– Слушай мать и не задавай дурацких вопросов.
Мы потрусили в кладовку, где хранился всякий хлам. К нам незаметно присоединилась Марья. Однако, перерыв все сверху донизу, ничего подходящего мы не нашли. Мама отправилась к соседям и вернулась с орудием, которое условно можно было назвать пилой.
У меня была слабая надежда, что мама откажется от идиотской затеи распиливать подсвечник, столкнувшись с первыми же трудностями. Распиливать что-либо вообще дело нелегкое, а у мамы давление, да и возраст, но мама так рьяно принялась за дело, что мне ничего не оставалось, как присоединиться к ней.
Марья в некотором очумении металась рядом и в конце концов тоже приняла участие. Ненавистный подсвечник переломился пополам, и мы уставились на две половинки с алчным блеском в глазах. Корыстолюбие, оказывается, свойственно не только представителям нашей семьи, но и такой возвышенной натуре, как Марья. Она расстроилась больше всех и едва не зарыдала от возмущения.
– Пилите гирю, Шура, она внутри золотая, – ядовито произнесла я, а мама отмахнулась.
– Не там пилили, вот здесь подсвечник потолще. Не мог же он ничего не оставить.
Сменяя друг друга, мы трудились всю ночь и рассвет встретили изможденные и разочарованные. Подсвечник, поделенный на шесть частей – когти, крылья, голова и фрагменты туловища, все отдельно, – лежал на столе, вызывая у мамы стойкую неприязнь.
– Я вспомнила, – вдруг сказала мама, борясь с одышкой. – Старый пройдоха рассказывал: кто-то из его предков – то ли дед, то ли прадед – спасся от пожара чудесным образом и с этим дурацким подсвечником приехал во Львов и там неожиданно разбогател, должно быть, ограбил кого-то. Эту дрянь он таскал за собой повсюду, считая, что она приносит удачу.
– Теперь вряд ли что принесет, – с сомнением глядя на результат наших трудов, заметила я.
– Никакой совести у людей, прислать какое-то старье, которому грош цена. Об этом ли я мечтала для своей дочери, – мама досадливо плюнула. – Не вижу смысла отправляться вам сейчас домой, – добавила она. – Оставайтесь у меня.
Мама величественно выплыла из кухни, где мы орудовали, а я принялась убираться. Марья грустно косилась на подсвечник.
– Может, его склеить? Все-таки твой папа… И удачу приносит.
Она аккуратно завернула все шесть частей в бумагу и предложила помолиться, я согласно кивнула, в результате трудиться стало веселее. Марья читала молитвы из красной тетрадки, а я орудовала пылесосом и практически ничего не слышала. Закончили мы одновременно. Умылись, я разобрала постель, но перед тем, как лечь, решила навестить маму. Постучала в дверь «черной» комнаты и заглянула, услышав «да».
– Я понимаю, что ты не в лучшем расположении духа, – начала я, – и все же хотелось бы…
– Не бери в голову, – ответила мама, глядя на меня через плечо. – Этот зловредный тип не имеет к тебе никакого отношения. – Тут мама все-таки развернулась ко мне и простерла руки. – Бедный мой ребенок… – Я припала к родной груди, и мама, со слезами на глазах, добавила с обидой: – Такое разочарование. Ну, ничего.