Все жители деревни, которые умирают своей смертью в шестьдесят лет, сдают мне свои воспоминания. Пока они делают свои последние вдохи и выдохи, я каталогизирую все переживания, которые скопились у них за жизнь – включая те, которых они не помнят, – и сохраняю их на неопределенный срок в этих зеленых кристаллах, позволяя другим пережить их заново, когда те пожелают. К сожалению, жители деревни надевают камни памяти только на свои похороны, так что с кристаллами всегда связаны мрачноватые ассоциации.
Матиса дружески держит за руку Ниема. Ее голубые глаза красны от недавних слез.
– Ты, как всегда, начал с середины, – бросает Эмори, еще колючая после ссоры с отцом.
– Будь со мной поласковее сегодня, я же при смерти, – говорит он, отправляя в рот кусок хлеба.
Эмори всматривается в лицо деда в поисках намека на страх, который он должен испытывать, но он преспокойно жует, веселый, как обычно. «Так не честно», – эгоистично думает она. Он же здоров и силен. Будь он старейшиной – проснулся бы завтра как ни в чем не бывало.
Ей нужно еще время.
Ей нужно, чтобы дед продолжал оставаться центром ее жизни, каким был всегда; так же должно быть и дальше. Она хочет завтракать с ним по утрам, наблюдая, как его толстые пальцы неуклюже выбирают косточки из киви. Хочет слышать, как он хохочет на весь двор. Она хочет знать, почему ее дед, такой добрый, талантливый и сильный, должен умереть в шестьдесят лет, подчиняясь правилу, придуманному задолго до его рождения.
– Я вас оставлю, поговорите пока, – говорит Ниема, вставая и нежно кладя руку на плечо Матиса.
Она смотрит на него какое-то время, потом наклоняется, шепчет что-то ему на ухо, целует в щеку и уходит.
– Что она сказала? – спрашивает Эмори.
– Пять, пять, – отвечает он, жуя хлеб.
– Что это значит?
– Понятия не имею. – Он пожимает плечами. – Я годами слышу от нее это, всякий раз, когда мне грустно или я подавлен. Однажды я спросил ее, что это значит, а она сказала, что это карта будущего, но так ничего и не объяснила.
– А тебе разве не интересно? – раздраженно спрашивает Эмори.
– Интересно, конечно, но если бы она хотела объяснить это мне, то объяснила бы.
Вытирая с рук масло и крошки хлеба, Матис тяжело встает и берет Эмори под руку.
– Как прошла ссора с отцом? – спрашивает он, меняя тему. – Отвлекла тебя от грусти? Ты ведь за этим ходила к нему.
Эмори бросает взгляд на залив, на лужицу света от фонаря у моря и тихо улыбается, и не думая отрицать правоту деда.
– Ага, мне стало легче, – сознается она.
– Ему, наверное, тоже. Вы с ним похожи. Ты, как и он, бежишь навстречу тому, что тебя пугает, и прочь от того, что любишь, – озадаченно говорит он. – Знаешь, а я закончил скульптуру. Пойдем, посмотришь.
Они выходят в прогулочный двор, где всю последнюю неделю работал Матис. Там на цыпочках стоит каменная Эмори, в ее руках – каменное яблоко, как будто только