Элиас видел, как ломаются люди. Одни падали на землю, не в силах подняться, и их уносили прочь, чтобы они больше не вернулись. Другие теряли рассудок, начинали бормотать бессвязные речи или, наоборот, впадали в полную апатию, словно их души уже покинули тела. Он видел и тех, чьи глаза по-прежнему горели ненавистью, и в них Элиас находил своё отражение.
С наступлением вечера, когда багровое солнце уступило место зловещей луне, рабы получили скудную пищу – водянистую похлёбку и черствый хлеб. Эта еда была едва съедобна, но даже за нее рабы грызлись, словно голодные псы. Элиас, съев свою порцию, чувствовал лишь слабость и тошноту.
После ужина их загнали в бараки, где на грязных соломенных подстилках ютились сотни измученных тел. Воздух был настолько спертым и вонючим, что Элиас едва мог дышать. Он лежал, не сомкнув глаз, слыша стоны и вздохи своих товарищей по несчастью. Он знал, что они все, как и он сам, мечтают лишь о смерти, которая принесет им покой.
Элиас смотрел в темноту, и образ Софии, её окровавленной и избитой, возникал перед его глазами. Он чувствовал, что обязан ей, он должен выжить. Эта мысль, словно искра, продолжала тлеть в нем, разгораясь с каждой новой минутой.
Неподалеку, старый раб, тот самый, что предостерег его на берегу, тихо закашлялся. Элиас повернулся на бок и посмотрел на него. Его глаза, казалось, пронзали тьму.
Элиас: (Шепотом) Вы… вы долго здесь?
Старый раб: (Хриплым шепотом) Достаточно, чтобы забыть, сколько зим прошло. Забыл своё имя, забыл откуда пришел. И скоро забуду как дышать.
Элиас: (Тихо) Я… я не забуду.
Старый раб посмотрел на него с грустной улыбкой.
Старый раб: На этом острове все так говорят, мальчик. Но рано или поздно, остров забирает их всех. Забывает их словно своих детей. Даже саму память.
Элиас снова повернулся к стене и закрыл глаза. Он знал, что старый раб прав. Этот остров был злом, которое может сломить любого. Но где-то в глубине его сердца теплилась надежда, которая была столь же слаба, сколь и упорна.
Он поклялся себе, что выживет. Он будет бороться за свою память, за своих близких, за свою месть «Золотой Лилии». Он это будет делать до тех пор, пока в его жилах будет течь хоть капля крови. За Адель и за детей, он был готов на всё. Он не был героем как Арчибальд Гроул или красотка София, он был человеком, сломленным горем и жаждой мести. И этот остров был лишь началом его мучительного возвращения домой. Он не даст себя забыть. И он заставит этот остров заплатить за всех, кто здесь погиб.
Глава 2
Ранним утром, когда солнце только показывалось из-за горизонта, чайки, истерично кричащие и летающие возле пиратских и имперских судов, было для рабов крайне неприятным. Им кричали: «Просыпайтесь, вставайте, дети шлюх!», – и лязгали кнутами, ударяя дубинами об их хибары.