«Глупая ты, стрелеха, – улыбнулась про себя Анфиса, – не в ту сторону смотришь». Но ревниво-любовное отношение старухи к своему жильцу, с особым чувством произнесенное ею слово «мой» наполнили Анфису новой радостью.
Что делать? Сидеть и ждать? Нет, нет!..
Домик Варвары, чистенький, аккуратный, с белыми наличниками, сиял, как игрушка, в лучах заходящего солнца.
Она еще издали увидела в распахнутом окне знакомую гимнастерку Лукашина. Он сидел к ней спиной, подперев рукой голову.
Когда она, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, вбежала в заулок, в глаза ей бросились мокрые блестевшие волосы Лукашина, темные, влажные пятна на его плечах. Она подняла с земли маленький камешек и, стыдливо оглянувшись по сторонам, легонько бросила его в спину Лукашина. Но тот даже не пошевелился. Из глубины комнаты донесся веселый, рассыпчатый смех Варвары. Анфиса, на ходу поправляя волосы, вбежала в сени, открыла двери и остолбенела…
Глава сорок четвертая
Муж Варвары, уезжая на войну, сказал:
– Ежели узнаю, что ты тут без меня хвостом вертела, – шею сверну!
– И что ты, Терешенька, – говорила Варвара, захлебываясь слезами и прижимаясь к нему, – как язык-то у тебя повернулся? Уж я ли у тебя не верная?..
Как и подобает жене, Варвара волновалась за своего Терешеньку, ждала писем, плакала, когда их долго не было, и вся сияла от радости, когда получала. Но стоило ей увидеть приглядного парня или мужчину, и глаза ее вспыхивали шаловливым огоньком.
Бабы до войны шипели на нее, грозили:
– Погоди уже, мы тебе укорот сделаем. Будешь знать, как на шею мужикам вешаться.
– У меня уж природность такая, бабоньки, – притворно вздыхала Варвара. – Не пообнимаюсь, как больная хожу.
– Мало тебе своего-то, сука поблудная.
– Своего-то, бабоньки, для кузни берегу. Я ведь разыграюсь – всю ночь не спать, а плуги кто наваривать будет? Так-то раз спробовала – он, сердешный, Тереша-то, весь день у наковальни носом клевал. Председатель Лапушкин дознался – меня же и ругать. Ты, говорит, весь колхоз разоришь, лучше уж, говорит, с каждого бери, что тебе требуется, все не так заметно.
И Варвара, смиренно опуская глаза, заключала:
– Ну а ежели я за колхозное страдаю, пострадайте малость и вы.
Плюнут бабы в сердцах и отойдут. Да и как было долго сердиться на нее? Выйдет ли в поле пахать, снопы вязать, возьмет ли в руки косу – все так и горит у нее в руках, а уж во время роздыха – мертвого развеселит.
Покойница-свекровь, встречая ее вечерами с гулянки, сердито ворчала:
– Разве дождаться мне внуков? Ты на своих плясах хоть чего вытрясешь… Ты бы хоть поубавил ей пылу-то, – обращалась она к сыну.
Терентий, без памяти обожавший свою жену, вскочит с кровати да еще, как назло матери, начнет расстегивать шубу у женушки, отогревать ей руки.
Но иногда, возвращаясь из гостей во хмелю, он с треском распахивал двери,