Варвара заволновалась.
– Марфушка, – закричала она, – телом-то, телом пособляй! На что тебе Бог тело дал? Вот глупая!.. Вишь ведь, вишь ведь та хитрюга – всем телом водит, а эта медведица прет – хоть золото рассыпь, не наклонится.
И в самом деле, Анфиса ходила как маятник. Взмахивая косой, она отводила назад все свое небольшое тело, потом, приседая, как бы падала вперед и снова приподнималась.
Марфа, напротив, шагала прямо, как бык. Она орудовала одними руками, и огромное тело ее почти не участвовало в работе.
– Марфушка, Марфушка, не стой истуканом! – опять закричала Варвара. – Кому говорят, проклятая!.. Телом, телом води! Коса у тебя, а не топор.
Лукашин, совершенно забывшись, дернул ее за рукав:
– Да замолчи ты к черту!
Варвара, вдруг озаренная какой-то догадкой, с нескрываемым удивлением посмотрела на него. Но Лукашину было не до Варвары. Кусая пересохшие губы, он вытягивал шею, сжимал кулаки, всматривался в каждое движение Анфисы. Она выбивалась из последних сил. Теперь она уже не шла, а просто стлалась над травой. Белый платок сполз с ее головы и, зацепившись, видно, за лямки сарафана, развевался сзади, как флаг. Разъяренная Марфа грозной тучей нависала над нею. Еще секунда – и Марфа отшвырнет ее в сторону вместе с травою. Но тут прокос кончился…
Лукашин, задыхаясь, побежал вперед.
Варвара, чуть не плача от обиды, пыталась оправдать свою напарницу:
– Счастье Анфисы, что прокос кончился, а то бы плакать ей.
Анфиса шла навстречу Лукашину, еле переставляя ноги, но ее бледное, мокрое от пота лицо улыбалось. Марфа дышала, как запаленная лошадь. От нее несло жаром.
– Ух, уморила, окаянная.
Вытирая лицо рукавом рубахи, она села вместе с другими в тень от кустов, вздохнула:
– Харчи не те, а то бы я страху на тебя нагнала.
– Да и годы, Марфинька, не те, – посочувствовала Варвара.
– Хо, годы! В нашем роду годы не помеха. Мáтенка-покойница чуть не в шестьдесят рожала, а мне пятидесяти нету…
И, словно оправдываясь перед Лукашиным за свое поражение, Марфа разговорилась:
– Я на своем веку столько перекосила, за год не обойти… Мужичонко мне попался худой, слабосильный – званье одно. Бывало, вышли первый год на пожню – глаза бы не глядели. Тюк-тюк, а все в землю. А я сзади, мужнину честь берегу, перед народом срамить не хотела. А потом раздумье взяло: честь-то я мужнину сберегу, а чем скотину кормить буду? Плюнула да давай махать во всю моченьку. А как зарод-то смечет – смех и горе, без ветра качает. Ну, ночью встану, выйду, спихну его рукоделье да, пока люди спят, заново смечу. Вот как я работала.
– Как ты и пошла-то за такого? – удивилась Варвара.
– Пойдешь, воля не своя. Я ведь не ты, хвостом не вертела. Матенка-покойница все уши прожужжала: иди да иди, в доме женского нету – красоваться будешь… А батюшко да братья, те на соль позарились. Считай, за коробку соли и просватали.
Лукашин изумленно вскинул брови.
– Чему дивья? – запросто отмахнулась