Эжен-Оливье фыркнул.
– Ну вот… Она же маленькая. Что видит, то и говорит. Знаешь, как они ее боятся? Она ведь по всему Парижу бродит, и кулачками им грозит, и ногой топает… А больше всего она любит собор Нотр-Дам.
– Нотр-Дам? – Эжен-Оливье невольно изумился совпадению, ведь весь день сегодня Нотр-Дам все лез и лез ему в голову, мучительно напоминал о себе.
– Ну да, это его она называет домом Божьей Матери. Из него просит их прогнать. Она часто ходит вокруг и все плачет, плачет, что там мечеть.
– Твой дед был хороший. Он в раю. А ты, ты их прогонишь? – Валери, подошедшая было к Эжену-Оливье, повернулась и направилась вдруг к двери.
– Мельник, зря спишь!
Мельница очень уж мелет!
Мельник, зря спишь!
Мельница слишком быстра! –
тихонько напевала она каким-то немыслимо серебряным, немыслимо чистым, немыслимо неземным голоском.
– Мельница, мельница
Сильно мелет!
Мельница, мельница
Так спешит!
Фигурка-статуэтка в рубище скользнула в дверь. Но перед тем, обернувшись, девочка еще раз посмотрела на Эжена-Оливье и строго погрозила ему пальцем.
– Уж не знаю, что там с твоим дедом, но ты-то теперь видишь, почему ее все боятся? – Жанна смотрела вслед Валери своими не очень большими, но дымчато-серыми, окаймленными длинными черными ресницами глазами, и из этих глаз тихо стекали по щекам несколько прозрачных слезинок. Похоже, она и не заметила, что плачет. – Никто не знает, откуда она взялась, куда делась ее семья. Она даже зимой босая, а ночует на улицах. Обувь или теплую одежду ей лучше даже не предлагать. Иногда мне удается ее вымыть или хотя бы причесать, но для этого она должна быть в особо добром расположении. Что она ест, я вообще не представляю. По-моему, она иногда по неделе ничего не берет в рот, кроме святого Причастия. Впрочем, она очень любит грызть лишние гостии, отец Лотар всегда ей оставляет побольше.
– Я говорил твоему отцу Лотару, что не верю в Бога, а он нарочно перевел разговор, – вернулся Эжен-Оливье.
– Он вообще хитрющий, предупреждаю сразу.
– А ты… ты веришь?
– Конечно, – удивилась Жанна. – Что ж я, дура, что ли?
– Спасибо, конечно. Ну так чего ж ты тогда их бьешь, сидела бы себе и молилась, – поддел Эжен-Оливье.
– Ну просила же я тебя не спрашивать, – Жанна с досадой сжала кулак. – Ну ладно, просто нажал на больное место. На очень больное. В Крестовые Походы мне б хорошо жилось, а до Скончания Дней у меня, видно, душа не доросла. Или мужества недостает, не знаю. Да, не смейся, на то, чтоб молиться и ждать, когда тебя за это убьют, надо куда больше мужества, чем на войну.
– Я понимаю, – Эжен-Оливье вправду понимал, хотя еще час назад не мог даже представить себе ничего подобного.
София между тем наконец достала пачку с грубо