– Ну, – уже спокойнее ответил Петрович.
– Гну! На работе под Богом ходим. Парню фаланги отхватило: дали четыре тысячи и выгнали, чтоб глаза увечный не мозолил. Пригрозили, пойдешь, мол, в суд, – ноги обломаем. Проглотили пролетарии плюху и утерлись. Дальше продолжать?… К семнадцатому должны созреть до бунта, если людьми себя почувствуем.
Встал и, на ходу закуривая, отправился на улицу – в туалет. На обратном пути остановился посмотреть, как идет монтаж нового корпуса. Кое-как умостившийся на десятиметровой высоте среди балок сварщик проваривал укосину. С земли за работой наблюдал хозяин завода, сорокалетний толстячок семитского типа.
Сварщик закончил шов, попятился к следующему стыку. Вставляя в держак новый электрод, крикнул:
– Если свалюсь, костей не соберу. И что тогда?
– Ничего, – спокойно усмехнулся хозяин. – Дадим твоей жене десять штук за бумагу, мол, свалился пьяный с табуретки на кухне. Как раз и на похороны хватит.
– Не хватит.
– Дадим пятнадцать, – хозяин развернулся и неторопливо зашагал к офису.
Боря Иваныч привычно потирая тылом ладони левую половину груди, вернулся в цех. Боль приходила обычно к вечеру, а сегодня, видимо, переволновался. Быстро высверлил отверстия по разметке и отложил «эксклюзивную» деталь в сторону.
Стопочки фланцев в лужицах и потеках эмульсола отразили в чуть замутненном серебре поверхностей опускающиеся сверла. Рабочий ритм пригасил боль в сердце. Стопочки готовых деталей быстро подрастали на полу.
Боря Иваныч мог бы работать и с закрытыми глазами, легко ориентируясь по слуху, какой станок заканчивает рабочий проход, но, все равно, с удовольствием смотрел на гипнотизирующее вращение сверл, извлекающее из памяти давние теплые воспоминания.
Десятилетними пацанами с соседским Колькой устроили соревнования по матюгам. Повиснув с двух сторон на штакетном заборе, азартно и самозабвенно «обкладывали» друг друга многократно слышанными от взрослых и сверстников словесами.
Вечером мать устроила «головомойку». «Ты сегодня матом ругался, а теперь этими руками будешь хлеб брать?» И отмывала, ополаскивала, и снова намыливала Борьку в цинковом корыте; заставила дважды чистить зубы, и снова погнала мыть руки с мылом. Урок на всю жизнь.
Что-то сломалось в жизни, если люди не только после грубого слова, после воровства руки мыть перестали. Обобрав десятки и сотни людей, несут наворованное домой, кормить и воспитывать своих детишек. Гордо выставляют ворованное напоказ. Не страна, а «ярмарка тщеславии».
После обеда боль усилилась, и Боря Иваныч, переходя от станка к станку, почти не отрывал руку от груди.
– Чего доброго, до всеобщей победы добра над злом не доживешь, – пытался иронизировать Боря Иваныч, но вскоре пришлось сдаться.
Боль накатила волной и поплыла в голову, застилая сознание, а впереди