Георгий Харлампиев, или, как его звала вся Рачевка, Егор, жил в маленьком двухэтажном доме на самом краю слободы. Но прежде чем начать рассказ о нём, нужно непременно рассказать об этой слободе.
Стояла она на горе, у подножия которой вились ручейки и речушки, вливающиеся в Днепр. Здесь-то и образовывал Днепр свои старицы. Сразу несколько. Лeтом они зеленели тиной, покрывались изумрудной ряской. Водилась в них пропасть раков. Жители слободы таскали их сотнями. У каждого был свой секрет приманки. Со слободы отправлялись раки на рынок. Вот по имени этих-то малоприятных на вид обитателей Днепра и получила своё название слобода.
А кто жил там – понятно. От хорошей жизни не понесёшь на рынок покрытого слизью «гада». Жили в Рачевке мелкие кустари, рабочие-мукомолы, деповцы да обедневшие интеллигенты.
Семью Харлампиевых уважали. Даже самые горластые забулдыги, выйдя из кабака, давились песней у их дома. И только дойдя до угла, продолжали рассказ о том, как шумел камыш.
Жили Харлампиевы бедно.
У Георгия Яковлевича семья была большая – сын, гимназист Аркаша, и три дочки.
Принцип в доме был такой: любой труд, если он честный, достоин уважения.
Сам Георгий Яковлевич, после того как лишился чиновничьего звания, окончил ветеринарное училище, стал фельдшером. Он надолго уезжал в уезды. Аркаша учился в первой Смоленской гимназии, учился хорошо; он знал, что только первые ученики из бедных освобождены от платы за учение.
Утром, наскоро выпив чай с булкой, он через весь город бежал в гимназию. Любил ли он учиться? Трудно сказать. Мучительно почти пять часов сидеть в классе, кисло пахнущем чернилами. Мучительно и скучно повторять никому не нужные глаголы мёртвых языков, когда за окном шумит смоленский парк, чуть дальше – Днепр, плоты, на горе развалины крепости короля Сигизмунда. Как он любил эту крепость! Каменные ступени, казалось, хранили ещё следы беспечных польских гусар. Здесь, в этих тёмных переходах, жестоко рубились они. Спускаться в подвал было опасно. Туда вела истлевшая от старости деревянная лестница. Но именно там, в подвале, и было самое главное, было нечто оставшееся от тех далёких времён. Он всё же решился. Взял свечу и старый кондукторский фонарь. Пошёл один. Специально. Чтобы побороть страх, тисками сжимавший его сердце.
В сторожевой башне, глухой и мрачной, куда пробивалась лишь узкая полоска света сквозь бойницы, Аркаша зажёг фонарь. На грубоотёсанных камнях заплясали причудливые тени, и сами камни ожили, они менялись, изъеденные веками, они уже стали лицами с глазами, морщинами. Они смотрели на мальчика вековой мудростью, памятью столетий.
Аркаша сделал шаг, другой, подошёл к люку. Квадратный проём звал его вниз. Страха уже не было. Какое-то странное чувство овладело им. От какой-то странной радости готово выскочить сердце из груди. Он знал, что здесь порог необычайного, ещё не познанного.
Аркаша сделал первый шаг. Страж таинственной страны – лестница угрожающе скрипнула.