самого грешного члена мужеского и женского, скотского и птицкого, сотворил Господь, изыскав время, божеское название в противовес дьявольскому. Срака – от лукавого. От Бога – афедрон! Отец Логгин непременно, как можно скорее, хотел употребить древлеписаный афедрон, лепотой своего звучания напоминавший ему виды греческой горы Афон. Он старательно зубрил загодя составленные выражения – «В афедрон не блудил ли?», «В афедрон был ли до греха?», – рассчитывая провести первую в своей жизни исповедь в соответствии с последними достижениями теологической мысли. Отец Логгин лишь вчера, седьмого декемврия 7182 года (некоторые духовные особы, к сожалению, ориентируются на ошибочную и гнусную западную дату – 1674 год), прибыл в Тотьму для службы в церкви Крестовоздвиженья с рекомендательной епистолией к настоятелю отцу Нифонту и зело уповал на первый выход к пастве. И вот тебе – афедрон! Он тут же вспомнил, как, идучи к службе, внезапу встретил бабу с пустыми ведрами. «Далось же тебе, дуре, прости мя многогрешного Господи, переться с пустыми почерпалами улицей?! – расстроился отец Логгин, шагнув в сугроб. – Разве нет для таких сущеглупых баб с ведрами проулков либо иных тайных троп? Ты б еще в церковь святую, прости Господи мне сие всуе упоминание, с почерпалами поперлася! Ох, не к добру… Не забыть, кстати, вопросити паству, не веруют ли во встречу, в пустые ведра, в гады, в зверя, в птичий гомон, бо се есть языческие кудесные мерзости. А кто верует в пустые ведра, тому грешнику богомерзкому епитимью от Бога назначить в сорок дней сухояста». Ах, баба проклятущая! С вечера отец Логгин лег с женой своею Олегией в разные постели, дабы уберечься от грешного соития накануне первой службы. Помолился истово, дабы во сне не жертвовать дьяволу, если вздумает тот искушать, семя без потребы грешным истицанием на порты. Утром омыл межножный срам. Телом бысть чист отец Логгин, и на душе бысть ликование от предстоящей многотрудной работы на тотемской ниве, и певши в ней звонко едемские птицы и цвели медвяные цветы!.. Но не иначе лукавый послал ту бабу со злосмрадными ея ведрами? Ах, бес! Он, он, говняной дух, творит отцу Логгину препоны! «Если бы то Господь слал мне испытание, то проверял бы меня богоугодным термином! – торжествующе возмыслил отец Логгин. – Аз же упомянул некстати дьявольскую калову дыру. Ах, бес!» Догадавшись об истинной – дьявольски искусной – причине своего неожиданного отступления от исповедального канона, отец Логгин воспрял. Он очень любил борьбу! «Изыди, лукавый! – пламенно вскрикнул в мыслях отец Логгин и язвительно спросил вездесущего демона. – Разве с того следует начинать вопросити исповедующихся? Жена ся должна сказать мне: исповедуюся аз, многогрешная жена, имярек… Надо вопросити, как имя ее? Немного помолиться следует с ней, распевая псалом. И, окончив молитвы, снять покрывало с ея головы. И расспрашивать со всей кротостью, сколько это возможно, голосом тихим…»
Отец Логгин звонко прочистил гортань, сделал строгое, но отеческое лицо, взглянул на освещенный свечным пламенем профиль молодой жены и приготовился восстановить канонический ход таинства, изринувши дьявола… Однако бесы не желали отступать!..
– Кому, отче? – вопросивши жена, как только почувствовала на себе взгляд попа.
– Что – кому? – охваченный подозрениями, рекши отец Логгин.
– Давала – кому?
– Или их было несколько? – трепеща от ужаса (он впервые столкнулся лицом к лицу со столь изощренно богомерзким блудом), гневно спросил отче. – Или не мужу ты давала в афедрон?!
То, что исповедь против воли опять свернула к сомнительной теме, несколько смутило отца Логгина, но, в конце концов, он мудро решил, что начать с самого тяжкого греха не есть грех.
– Нет, не мужу, господин мой отче.
«Двойной грех! – быстро промыслил пастырь. – Блуд с чужим мужем и блуд против естества».
– Кому же?
– Отцу, брату, братану, сестричичу…
После каждого вновь произнесенного сродственника отец Логгин вздрагивал нутром.
– …подруге, – перечисляла молодица.
– Подруге?! – не поверил отец Логгин. – И как же сей грех ты с подругой совершала? Али пестом?
– Когда с горохом, то и пестом, – согласилась жена.
– Али сосудом? – не отступал пастырь.
– Коли оловину хмельную наливала, то и сосудом, винной бутылью-сулеей.
– И пиянство при том, значит, было?
– Ну так ведь то в дорогу дальнюю, отче. Как же не пригубить на дорожку, на ход ноги? Грешна.
– И чем же ты еще перед дорогой дальней в афедрон давала?
– Пряженцами…
– Тьфу, мерзость великая!
«Колико же это блуда? Трижды либо пятижды? – лихорадочно прикидывал отче. – В пост, наевшись скоромной пищи и напившись хмельной сулемы, блудила в задней позе со всей кровосмесной мужеской родней и женскими подругами! О, Господи, святые небесные силы, святые апостолы, пророки и мученики, и преподобные и праведные…»
Отец Логгин долго бормотал, отчаянно призывая всю святую рать, могшую помочь ему в борьбе с таким сверхблудным умовредием.
– А что, отче, – дождавшись, когда
