Довид безмолвно стоял в сторонке, держа в руке неразлучное шило, как будто с минуты на минуту собирался проткнуть им свою долголетнюю спутницу.
– Да, – твёрдо сказал жених. – Давно миновали те времена, когда в таких делах верховодили родители – брали своих детей, как скотину, за рога и спаривали их.
– Хорошие были времена, – неожиданно пропела бабушка Роха. – Правда, Довид?
– Хороших времён, сколько я помню, Роха, никогда не бывало, – уклонился от ответа её осторожный муж и шилом поскрёб щетину на небритой щеке. – Но во все нехорошие времена нет-нет да и попадаются отдельные приличные люди.
– Хенка хорошая, – подхватил его мысль йонавский царь Соломон, никогда не отличавшийся особой смелостью. – Она хорошая, – повторил он. – Можете быть уверены.
Похвалы и заверения сына не убедили мою неприступную бабушку. Петух на то и петух, чтобы заливаться песнями во дворе перед курочками-дурочками. Она требовала от своего отпрыска других, более веских доказательств.
– Между прочим, что ты, деточка, умеешь делать, кроме того как покорять сердца парней? – с полицейской строгостью продолжала она свой допрос, не обращая внимания на странные подмигивания и несуразные ужимки Довида – мол, хватит, Роха, терзать человека. Деда так и подмывало напомнить, что и она если что-то до хупы и умела делать, так это только картошку в мундире варить и Богу молиться.
– Я умею любить, – ответила мама, обескуражив не только неуступчивую Роху, но и своего жениха. – Когда любишь, можно всему научиться.
– Умеешь любить? А варить, стирать, гладить, мыть полы, убирать ты умеешь? – бабушка Роха захлебнулась собственными перечислениями и внезапно осипла.
– Всё, что я делаю, я делаю с любовью, – сказала Хенка с простодушным достоинством, посмотрела в упор на стариков, застывших в каменных позах, и выпалила: – Я и вас обоих буду любить.
Довид обомлел и чуть не проколол шилом свою впалую щеку, а бабушка начала громко сморкаться, но почему-то принялась утирать не нос, а глаза.
– Поживём – увидим, – промямлила она. – Если живы будем.
2
Роха уговаривала сына, чтобы тот повременил со свадьбой. Для новобрачных, дескать, у них в доме нет ни одного свободного места. Все кровати заняты, за изъеденными древоточцем стенами извне слышны не только гудки паровоза и громыхание пролетающего через Йонаву поезда, но и каждый пук и храп. Как же он, Шлеймеле, в такой тесноте будет выполнять свои супружеские обязанности? Пусть, считала бабушка, он потерпит немножко, встанет на ноги, обзаведётся заказчиками, начнёт больше зарабатывать и присмотрит за небольшую плату угол – то ли