– Как? Чтό ты такое?
– А ты чтό такое?
Шумливый епископ как будто совсем потерялся и, ткнув по направлению к нам пальцем, крикнул священнику:
– Говори: кто этот грубец? (sic).[3]
– Грубец, да не глупец, – отвечал Шкотт, предупредив ответ растерявшегося священника.
Архиерей покраснел, как рак, и, защелкав по палке ногтями, уже не проговорил, а прохрипел:
– Сейчас мне доложить, что это такое?
Ему доложили, что это А. Я. Шкотт, главноуправляющий имениями графов П<еров>ских. Архиерей сразу стих и вопросил:
– А для чего он в таком уборе? – но, не дождавшись на это никакого ответа, направился прямо на дядю.
Момент был самый решительный, но окончился тем, что архиерей протянул Шкотту руку и сказал:
– Я очень уважаю английскую нацию.
– Благодарю.
– Характерная нация.
– Ничего: хороша, – отвечал Шкотт.
– А что здесь случилось, прошу покорно, пусть остается между нас.
– Пусть остается.
– Теперь же прошу к священнику: откушать вместе моего дорожного чаю.
– Отчего не так? – отвечал дядя, – я люблю чай.
– Значит, обрусели?
– Нет, – значит – чай люблю.
Преосвященный хлопнул дядю по-товарищески по плечу и еще раз воскликнул:
– Ишь, какая характерная нация! Полно злиться!
А затем он оборотился ко всем предстоявшим и добавил:
– А вы ступайте по своим местам.
И наговорившие друг другу комплиментов англичанин и архиерей долгонько кушали чай и закусывали «из дорожных запасов» владыки, причем его преосвященство в это время не раз принимался хлопать Шкотта по плечу, а тот, не оставаясь в долгу, за каждую такую ласку в свою очередь дружески хлопал его по стомаху. Оба они остались друг другом столько довольны, что на прощанье братски расцеловались, причем Шкотт так сильно сжал поданную ему архиереем руку, что тот сморщился и еще раз вскрикнул:
– Ох, какая здоровая нация!
Так все это мирно и приятно кончилось в мимолетном свидании этого архипастыря с англичанином, а между тем этого самого архиерея иные его современники представляли человеком и злым и желчным, да и позднейшие некрологисты не могут согласиться в его оценке. Я же более согласен с тем из них, который старается доказать, что преосвященный В<арлаам> имел очень доброе сердце. По крайней мере я не вижу причины, которая не позволила бы мне заключить, что этот человек владел золотою способностью делаться очень незлобивым, если чувствовал, что имеет дело с человеком, принадлежащим к «здоровой нации». А в таком случае очень возможно, что те, которым он казался неукротимым, вероятно, только не умели себя с ним держать. Не надо забывать старого правила: «кто хочет, чтобы с ним уважительно обходились другие, тот прежде всего должен уважать себя сам».
Мне кажется даже, что его преосвященство имел несколько высокий для русского