А как цитируют великого поэта! Вот Андрей Вознесенский («Новый мир», № 11, 1982): «В хрустальной морозной пушкинской строфе 1829 года замерли крохотные „о“, как незабвенные пузырьки шампанского:
Мороз и солнце…
Открой сокрыты негой взоры…»
На самом деле крохотные «о» замерли у Пушкина не в слове «сокрыты», а в слове «сомкнуты».
Другая цитата, на сей раз из «Учительской газеты»: «…строки из письма Татьяны „и буду верная супруга и добродетельная мать“ нуждаются в серьезном анализе». И подпись: «С. Курылева, член Союза писателей СССР».
Но как можно «серьезно анализировать» слова, которых нет в романе? Ведь Татьяна Ларина на самом деле пишет Онегину: «…была бы верная супруга и добродетельная мать». Неужели и эти оттенки смысла и интонации не имеют значения?
Справедливости ради скажем, что, цитируя, искажают не одного только Пушкина. «Расплачиваются» и другие ни в чем не повинные классики. Ограничусь двумя примерами.
О Сергее Есенине: «Вместе с тем в нем суровая, бескомпромиссная оценка своей собственной жизни: „Теперь там достигли цели. Дорога моя ясна…“» (Ю. Прокушев «Вечный жанр»). Но в той же книге эта строка из поэмы «Анна Снегина» приведена верно: «Теперь там достигли силы…» Д. Устюжанин в журнале «Литература в школе» следующим образом цитирует «Письмо Татьяне Яковлевой» Владимира Маяковского:
Я не люблю
парижскую любовь:
любую самочку
шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
сказав —
тубо —
собакам
озверелой страсти.
Однако Маяковский написал не «озверелой страсти» (совершенно безграмотное выражение), а «озверевшей страсти».
Думаю, что примеров достаточно. Когда я встречаю подобное (а это, увы, бывает нередко), испытываю чувство неловкости, обиды и беспокойства. Ведь не легкомысленные люди берутся за