Гейдрих дополняет сказанное и другими мерами по ограничению прав евреев – в частности, это касается перемещений. И тут Геринг, мимолетный приступ ярости у которого давно прошел, задает с самым невинным видом основополагающий вопрос: «Но, Гейдрих, дорогой мой, если так, то как ты обойдешься без создания гетто во всех больших городах? Они ведь неизбежно должны будут возникнуть, причем создавать их придется массово, в самом широком масштабе…»
А Гейдрих отвечает – и, похоже, отвечает тоном, не допускающим возражений:
«Сейчас изложу свою позицию по данному вопросу. Создание гетто, если подразумевать под “гетто” полностью изолированную часть города, в которой проживают одни евреи, по моему мнению, неразумно с административной точки зрения, ибо место, где евреи общаются только друг с другом, выпадает из-под контроля…» Помимо этого, говорит он дальше, такое гетто станет постоянным убежищем для преступников, источником эпидемий и так далее; мы не хотим, чтобы евреи жили в тех же домах, что немцы, но сегодня ситуация именно такова, и немцы, живущие в доме или квартале рядом с евреями, заставляют их вести себя прилично, а значит, контролировать их, держа под бдительным оком всего народа; для нас это куда предпочтительнее, чем переселять тысячи, буквально тысячи евреев в отдельные части городов, где я окажусь не в силах осуществлять за ними контроль пусть даже и с помощью всех подчиненных мне служб охраны порядка.
Рауль Хильберг[93] видит в этой «полицейской точке зрения» концепцию, которая выработалась у Гейдриха и в силу рода его занятий, и в результате его представлений о немецком обществе: он воспринимал все население как дополнительную, вспомогательную полицию. Пусть, стало быть, народ наблюдает за евреями и сигнализирует обо всем, что ему покажется пусть даже и минимально подозрительным. Восстание в Варшавском гетто, на подавление которого в 1943 году у немецкой армии уйдет три недели, подтвердит справедливость этого вывода: к евреям стоит относиться с недоверием, их стоит остерегаться. Впрочем, Гейдриху было известно и другое: для микробов нет расовых различий.
Монсеньор Тисо[94] был низеньким толстячком – это внешне. А исторически Тисо следует числить среди самых ярых коллаборационистов. Его судьбу определила ненависть к чешской центральной власти: он стал словацким Петеном[95].
Будучи архиепископом Братиславы, Тисо сделал целью своей жизни независимость родины, и вот благодаря Гитлеру цель уже близка. 13 марта 1939 года, в то самое время, когда дивизии вермахта готовы хлынуть на территорию Чехословакии, рейхсканцлер приглашает к себе будущего словацкого президента.
Все происходит как обычно: Гитлер говорит,