─ А разве на опознании не должно быть ещё и полицейских, я не знаю. Или как-то прикрыть их… ну, чтоб одни лица…
─ Оставьте эти формальности, ─ отмахнулся врач. – Оно вам надо? Американских фильмов, блин, насмотрелись. Я вам даже больше скажу – уже все давно опознаны. Говорю же, Зою Эльдаровну много кто знал. Чего же тут непонятного? А вы здесь, чтобы я спокойно галочку поставил и домой пошел. Бюрократия.
Грибов сглотнул еще раз. Мимолетом подумал, что надо было привезти сюда Надю. Это же её мама, так вот пусть и любовалась бы. А то как дочь в Шишково на лето везти – это Грибов; по телефону перед бабушкой оправдываться – тоже он; труп, значит, смотреть – куда же без мужа. А сама?
Проблема в том, что Надя никогда и ничего не делала сама.
─ Вы в порядке? – донеслось сквозь туман в голове. – Только пол мне не заблюйте, умоляю.
─ Да… да. – Грибов сосредоточился, вглядываясь.
С головой у Зои Эльдаровны было что-то не так. Лопнувшая тыква, а не голова. Глубокие вмятины и горбинки, разорванная кожа, потемневшие трещины – извилистые угловатые провалы, клочки седых волос. Сложно было узнать в том, что лежало на столе, симпатичную полноватую женщину, курносую, с морщинками вокруг глаз.
Зоя Эльдаровна умела варить отличный борщ, мимолетом вспомнил Грибов, а еще гадала на картах, предсказывала судьбу, знала миллион историй о жителях поселка и любила выпить. Нагадала она как-то Грибову проблемы на работе, чтобы остерегался кого-то, кто над головой сидит – и ведь все верно вышло. Не придерешься.
Он моргнул, разгоняя темноту перед глазами.
…рыхлое желтоватое тело, темные складки, большой безобразный живот с крупными извилистыми синими венами, развалившиеся в стороны полные груди, черные пятна собрались на локтях, на обрякшей коже рук и ног… и лицо… хрен разберешь, она – не она. Под светом ламп – неодушевленный предмет, расползшийся, желтовато-сине-бурый, изуродованный.
Грибов старался дышать глубоко, хотя казалось, что и через рот ощущается холодный, мерзкий запах.
─ Это Зоя Эльдаровна Ромашкина… Он ее топором, да?
─ Как видите. Четыре раза. Сложно было выжить. Если вас это как-то утешит, то вверх ногами ее подвесили уже мертвой.
─ Да уж, утешили. – Грибов прищурился. ─ А это… вроде бы Глеб Семеныч. Похож.
Темнобородый, костлявый, дряблый. Шестьдесят лет человеку, а кажется, что все девяносто. В жизни выглядел моложе, а под светом ламп он словно бы стал меньше, съежился, скорчился. Крохотный мертвый старик. Кожа на лице и на теле вздулась волдырями, была покрыта сползающими прозрачными лоскутами и струпьями. Простынь под телом промокла и сделалась желтой.
─ От чего умер?
─ Пока сложно сказать. Предварительно – сердечный приступ. Не выдержал, знаете ли, стресса.
─ А бывает такое? Чтобы сердечный приступ, как по заказу.
─ Всякое бывает, ─ пожал плечами врач. – У меня один клиент умер от того, что