Латинские рассказы. Тимур Постоев

дуче, усыновившего его и любившего как родного ребенка. Случалось, что двое, находившиеся с маэстро в одной комнате, не могли сойтись во мнении, видят они перед собой ветерана войны в Эфиопии или малолетнего вскормленника дуче, и всякий раз оказывалось, что один из них, заваленный работой или забывший продлить подписку, не читал новой главы «Последнего из римлян», оттого не зная, кем на этой неделе провозгласил себя поэт. И в тоже время все до одного двенадцать солдат Сопротивления, ранним апрельским утром взявших приступом комнатушку над кабинетом Маяле, писали в своих донесениях Комитету освобождения Северной Италии, что в кресле влиятельнейшего партийного поэта был обнаружен мальчишка, грызший в раздумьях карандаш, пялясь в пустой лист бумаги. Баччо выволокли из четырех стен, сохранивших горькую память о долгих месяцах надругательства над итальянской культурой, и бросили в фургон, половину которого уже занимал втиснутый в веревки Маяле.

      – Вчера дуче был расстрелян партизанами под Меццегрой, – еле внятно отграссировал лейтенант, – и теперь, синьор, Вы певец эпохи, ушедшей навсегда.

      Днем позже аудитория военно-полевого трибунала, в которой уже невозможно было угадать некогда поражавшую великолепием фуршетную залу федерального секретаря, стала местом суда над пятьюдесятью двумя членами вальдостанской фасции, пособниками дуче в преступлениях против страны и человечества, и местом вынесения пятидесяти двух смертных приговоров, приведенных в исполнение через повешение, и пятьдесят две наспех сколоченных виселицы всю ночь простояли на террасах, спускающихся к реке, среди вырубленных виноградников, являя освобожденной Италии то, что осталось от судей, партийных воротничков, офицеров, чернорубашечников, профессоров и прочая, и лишь Марио Скорчезе, по-прежнему промышленный магнат и держатель большей части облигаций Бог его знает скольких вальдостанских заводов, пятьдесят два раза вставал за свидетельскую трибуну, обличая поборников коричневой чумы, и все пятьдесят два раза, прежде, чем дать показания, отмечал, что лишь идиоты и мертвецы не меняют своих убеждений. Следующим утром виселицы были разобраны: все, кроме одной.