Все с готовностью принесли этот обет, сопровождая его шумными одобрениями.
– Да здравствует король, да здравствуют принцы, и пусть мы умрем, если это нужно для защиты трона и алтаря!
Перед отъездом, он попрощался с семьей и во главе колонны отправился в Сен-Флорен. Боншамп хотел ехать верхом, но крестьяне воспротивились и упросили его идти пешком, так же, как и они сами.
На прощанье, он сказал жене.
– Запасись храбростью, и удвой свое терпение и смирение, они понадобятся тебе. Мы не должны обманывать себя; мы не должны стремиться к мирским наградам – это будет ниже чистоты наших стремлений и святости нашей цели. Мы не можем даже позволить себе людскую славу: гражданские войны никогда ее не дают. Мы увидим, как горят наши дома, мы будем ограблены, преследуемы, загнаны в ловушку, оклеветаны и возможно принесены в жертву. Поблагодарим Бога за то, что он даровал нам это убеждение, поскольку нам может быть даровано предвидение, удваивающее достоинства каждого нашего поступка, дающее нам возможность предвкушать удовольствие от того священного чаяния, которое твердо и непоколебимо в опасности, и настоящего героизма, проявляемого в поражении. Наконец, пусть наши души и мысли поднимутся к небесам, и там мы найдем ориентир, который не позволит нам заблудиться, силу, которую ничто не пошатнет, и несметную награду за наши теперешние труды.
Она потом запишет в своих мемуарах.
– Мое сердце разорвалось на части, когда я наблюдала, как уходит мой муж, в одиночестве и пешком, окруженный нестройными рядами крестьян. Я осталась в Баронньере с двумя маленькими детьми, сыном и дочерью. Я тогда была беременна, и это было причиной, помешавшей мне последовать за супругом. Он писал мне обо всех новостях и слал по два-три письма в день. Никогда я не проливала столько слез, как за время той разлуки.
Войдя в город, Боншамп остановился в доме администратора Мишелина, известного своими роялистскими симпатиями. Жители города, добропорядочные буржуа, пребывали в страхе. Ведь в городе не было никакой власти, не работала полиция, но при этом никаких погромов и грабежей не последовало (если не считать ограбление городской казны повстанцами, но обывателей не грабили). По городу ходили толпы угрюмых крестьян, при этом, они не трогали мирных жителей.
Первым делом, Шарль Мельхиор добился милосердия к побежденным. Под удары барабана на городской площади было объявлено, что все республиканцы, что были арестованы повстанцами, должны быть приведены во двор аббатства. Там они перед лицом Боншампа, Мишелина, Кесброна д’Аргона и толпой повстанцев должны были произнести слова извинения и обещания не подымать более оружия против восставшего народа. После того, как была произнесена клятва никогда не воевать против Боншампа и его людей, все они были отпущены на свободу.
Затем вандейцы пошли в церковь, где под звук колоколов и пение