– А плевок у тебя знатный, Хряк! Считай, что Пряника и глаз я тебе простил…
Неожиданно с места вскочил молчавший все это время Фарух:
– Заткнет, наконец, кто-нибудь этого клоуна!
Хобот тоже подскочил со своего места:
– На перо его…
Каин резко взмахнул рукой: Хобот и Фарух кулями осели на свои места – в горле каждого из них торчало по острой заточке. Каин обвел тяжелым взглядом присутствующих в кабинете зэков:
– Еще предъявы имеются?
Зловещую тишину разбавляли лишь сучащие ногами и отходящие к праотцам Хобот и Фарух. – Тогда, босота, слухай меня внимательно: заложников освободить и по камерам!
Зэков из кабинета выдуло, словно холодным ветром. Каин подошел к креслу начальника тюрьмы, спихнул него ногой труп Хобота, уселся на освободившееся место и повернулся к Старому, даже не и думавшему уходить.
– Как ваще, Каин? – поинтересовался старик.
– Не хуже, чем последние лет триста…
***
В кабинете полковника Дрота профессор Подорожников, пребывая в легком помешательстве, вне себя от счастья крепко обнимал и полковника, и Ольшанскую, и даже вечно хмурого Самойленко. А на столе перед ними лежала груда похищенного с выставки барахла.
– Я до сих пор не могу прийти в себя! – сбивчиво тараторил Подорожников. – Так не бывает! Чтобы… все… все, до последней монетки… – Травников вновь схватил полковника за руку и энергично затряс. Вы спасли не только меня, вы спасли всю Российскую науку! Наша полиция – самая лучшая полиция в мире! Ура!
– Вениамин Тимофеевич, мне, конечно, лестно… – не стал скрывать Дрот. – Но благодарить нужно вашего протеже – Ключника…
***
Ольшанская ожидала появления Каина на том же месте в комнате для допросов. Входная дверь открылась, вошел Каин в сопровождении надзирателя. Выглядел он опять абсолютно нормально, словно, ничего и не было: каторжанские клейма исчезли, ноздри отросли, татуировки стали незаметны. Надзиратель ушел и закрыл за собой дверь. Завидев Ольшанскую, Каин добродушно и радостно улыбнулся и присел напротив.
– Ну вот, Ольга Васильевна, а вы не верили. В жизни всегда найдется место маленькому чуду.
– Маленькому? – воскликнула, не поверив ушам, Ольшанская. – Да вы сделали невозможное! Как вам это удалось, Зинчук? Как вы сумели освободить заложников и уговорить бунтарей разойтись по камерам?
– Ну… Я все-таки вор! Коронованный! И мое слово на киче – закон!
– А как же Хобот?
– А Хобот ссучился – продался за лавэ террористам. Так что правда, пусть даже и арестантская, была на моей стороне. А ведь у кого правда – тот и сильней!
– Зинчук… Поликарп… – Горло Ольшанской сдавило неожиданным спазмом.
– Зовите меня Ключником, Ольга Васильевна. Я привык. И лучше на «ты».
– Тогда и вы… ты меня – Ольгой, тоже на «ты»…
– Заметано!
– Я