Толя уже ждет меня. Глядя на него я, с одной стороны, завидую ему, а с другой – глубоко сочувствую. Ему чуть больше двадцати лет, расцвет молодости… Он силен, быстр и умен, при чем все эти качества многократно усилены способностями бегуна. Будущее за такими, как он или, быть может, именно за ним. Но с другой стороны, хотел ли он этого? Мечтал ли в детстве о том, чтобы стать охотником Черного Безмолвия? О том, чтобы быть кумиром молодежи и, одновременно, тем, чьим именем матери пугают маленьких детей. "Вот не будешь есть суп из липовой коры – позову страшного дядьку Толю-бегуна. Отдам тебя ему…" Да, нас боготворят, но еще больше боятся. Наверное, так и должно быть – люди всегда обожествляли кого-либо. Деревянных идолов, пророков… Поклонялись Христу. Но никогда еще божество не сходило со своего постамента, чтобы ворваться в толпу людей.
Моя юность прошла в довоенные годы, когда казалось, что солнце будет сиять над головой вечно, что тьма – это лишь время суток, и что зима в Сибири всего пол года. Толе повезло меньше – когда я заканчивала институт, наслаждаясь всеми прелестями молодой студенческой жизни, он еще пешком под стол ходил. Он не видел, и никогда не увидит той юности, в которой ошибка не влечет за собой смерть.
Но нельзя жить прошлым – оно уже ушло. Нельзя жить будущим – его еще нет, и, в нашем случае, быть может, никогда и не будет. Нужно жить настоящим, а настоящее принадлежит Толе и, в меньшей степени, мне. Ну и неизвестному бегуну-мародеру, конечно…. А вот это уже плохо.
– Пошли. – вместо приветствия говорит мне Толя. В Безмолвии слова вообще излишни.
– Пошли. – соглашаюсь я. – Пойдем отвоевывать настоящее.
Он удивленно смотрит на меня, но вопроса так и не задает. Быть может, понял, быть может, просто счел это моим очередным ребячеством.
Двумя облачками темноты мы скользнули за ворота, выходя на просторы Безмолвия. Одновременно мы нагибаемся, набирая в пригоршни черный, радиоактивный снег, разминаем его в руках, чувствуя, как по пальцам скользит холодная вода… Как ладони покрываются черными разводами стекающей с них грязи. Мы глубоко вдыхаем, приноравливаясь к холодному воздуху Безмолвия, подготавливая наши тела к поддержанию температуры на нужном уровне.
Углубляем порог чувствительности, начиная видеть четче и ярче, слышать звуки, недоступные никому, осязать каждую снежинку под ногами… Мы выходим на охоту.
– Нужно поесть. – шепчет Толя, и его шепот кажется мне рокочущим громом.
– Нужно. – соглашаюсь я.
Мы срываемся с места, несясь не в сторону "пятерки", а немного западнее – к ближайшему лесу. Холодный ветер свистит в ушах, снег взрывается