Эригена и не только. Роман Воликов

что делали, когда заставили Эригену уйти в монастырь. Философ против толпы это всегда жалкое зрелище. Многие месяцы я слышал недовольное бурчание своих братьев, отрывки слов, которыми они пытались высказать негодование Эригеной. Не его учением, они не понимали ни одной буквы, ни одного слова, а самим его видом, этим превосходством света над темнотой. В книге «Перифюсеон» он часто рассуждает о божественном кубе, совершенном познании, творящиеся грани которого покрывают низменность и невежество мира. Так вот, в понимании братьев, нет никакого многогранника, есть только прямоугольник, сначала в виде стола на ножках, а потом могильной плиты. Они считали, что Эригена это дьявольское искушение, которое необходимо уничтожить во славу Бога.

      – Ты знал и молчал, – сказал я. – Ты мог предупредить Эригену о готовящемся преступлении.

      – Мог, – сказал брат Ансельм. – Но чтобы это изменило? Толпа глуха и не восприимчива к милосердию. Разве не так это было при казни Христа? Так было всегда и во все времена. Иоанн Скотт слишком стар, чтобы бежать, да и бежать ему уже было некуда. Поэтому я решил хладнокровно дождаться, как это произойдёт. Говоря словами Эригены, посмотреть, как осуществляется возвращение в ничто на самом деле.

      – Как это было? – спросил я.

      – Иоанн Скотт направил брата Тегвана в Гластонбери. Оставался только один человек, который мог воспрепятствовать убийству – брат Улферт. Я знал, что он страдает видениями, наверное, из-за полученных когда-то ран. Несколько дней я подливал ему в пищу настойку из спорыньи, которая затрудняет текучесть в мозге. В ту ночь брат Улферт метался в лихорадке, братья поднялись как по команде и направились в келью аббата. Они встали в круг возле его постели и шептали молитвы. Иоанн Скотт крепко спал, он всегда отличался ангельским сном, кроме того, за ужином я насыпал в его похлебку изрядное количество мелко истолчённых сонных трав. Один из братьев, его лицо было закрыто капюшоном, даже если я узнал, я не скажу тебе, кто он, взял со стола грифель и воткнул в сердце Эригене. Я стоял за их спинами. Братья помолились об отошедшем и пошли спать.

      – Я понимаю, что ты не боишься ада, – сказал я. – Но чисто по-человечески, разве тебе было не жалко старика?

      – Люди смертны, – сказал брат Ансельм. – Часто не по собственной воле. В конечном счёте, более важно, что после них остаётся. После Эригены останутся его книги, которые, в частности я, сохранил и спрятал в надёжном месте. Когда-нибудь наступят века, когда отпадёт нужда искать дьявола во всём непонятом. Тогда его книги могут пригодиться, если, конечно, к этому моменту не напишут что-нибудь более умное.

      – Я думаю, что всё куда проще, – сказал я. – Ты хотел увидеть смерть и ты её увидел. Жаль, что Эригена поселился именно в Малмсбери.

      – Думай, как хочешь, уважаемый визитатор. Ты можешь доложить о свершившемся происшествии в том или ином свете, но в любом случае твои начальники будут поставлены в крайне