Холод в кабинете почему-то напомнил холод подвала, и стало страшно. Но Софрана мужественно напомнила себе, что Юля сейчас одна против целой академии и ей до пламени нужна поддержка. Да и сама она столько всего сделала, чтобы достигнуть цели: нарушила запрет семьи, поставила себе стабилизирующий контур – первая, между прочим, в Асмасе, – и устроилась на работу – тоже первая среди леди.
И что теперь, плюнуть в костер, выйти замуж и сесть дома? Вышивать жилетки, создавать световые панно и встречаться с такими же замужними леди? А как же мечты стать полезной для государства? Нет, Софрана не против брака, рожать и воспитывать будущих асмасцев надо, но ведь это делают все женщины, а Софране хотелось большего… Пусть это было наивностью, но она верила, что годится на это самое «большее». Пусть с ошибками, как с тем письмом, пусть с шишками и ссадинами, но она не изменит выбранному пути. Несправедливо, что лишь мужчины могут идти путем силы.
А его высочество… Красив даже со спины. И в глубине суровых глаз – она знала – прячется любовь и нежность. Сердце дрогнуло, мучительно разрываясь между долгом и чувствами.
Опоздал Третий с предложением. Парой месяцев бы раньше… «Но тогда он и не посмотрел бы в мою сторону», – подумала с горечью. Зато теперь припекло. Однако Софрана не глупый ерьк, который за хлебную крошку готов заглотить крючок. Ее ждет ассара, академия и целый мир, а его высочество…
Стиснула ладони, ощущая, как внутри противно дрожит неуверенность. Как хочется подойти к этой суровой спине, обнять, прижаться. Только вот нужна ли она ему на самом деле?
– Понимаете, ваше высочество, в данный момент меня не интересуют ни брак, ни покровительство. – Голос, слава Девятиликому, звучал ровно и спокойно. Матушка бы ей гордилась. – Так что дело не в вас. Просто… у меня несколько иные планы на собственное будущее.
От окна донесся недоверчивый хмык. Ей явно не поверили, что она променяла замужество с принцем на работу секретарем. И были правы.
– Я много думала в последнее время. О себе. О стране. О будущем. О том, кем хочу стать и какую пользу хочу принести своей стране. Не смейтесь, – вскинулась с жаром, хотя Третий так и не повернулся от окна. – Брат всегда начинал смеяться в этот момент, – пробормотала еле слышно.
Смяла ткань юбки. Щеки уже пылали. Во рту пересохло. Голос вот-вот дрогнет, а где-то там, в глубине, к горлу подбирались рыдания. Было мучительно стыдно. За свои девичьи мечты. За стремления. За то, что хотелось. И за то, что своим отказом она, возможно, причиняла боль тому, кого любила.
«Да ты что? Он только рад», – ехидно пропел внутренний голос. Всем известно, как давно Третий избегает женитьбы. Видно, батюшка в очередной раз настоял, а тут она… поцелуй… и свидетели. Вот и заставили. В сердце шевельнулось сочувствие и злость на себя: вечно она все портит.
– Я и не думал смеяться, – сухо проговорил