У живой изгороди мелькали белые кроличьи хвостики; прямо под ногами у детей, заставляя их вздрагивать, перебегали дорогу горностаи – стремительные, бесшумные, неуловимые создания; по дубам скакали белки, а однажды дети даже увидали спящую лису, свернувшуюся калачиком в канаве, под густой завесой плюща. Над высокой луговой травой там и сям порхали или застывали, трепеща крылышками, стайки маленьких голубых бабочек, в белых цветах клевера жужжали пчелы, и надо всем царило глубокое безмолвие. Казалось, дорогу проложили много столетий назад да и позабыли о ней.
Детям дозволялось вволю носиться по травянистым обочинам, местами шириной с небольшой луг. «Держитесь дерновины, – кричала им мать. – Не выходите на дорогу. Держитесь дерновины!», и прошло много лет, прежде чем Лора поняла, что под дерновиной мама имела в виду те самые обочины.
Для Лоры не составляло труда «держаться дерновины», ведь там росли цветы, невиданные в деревне: очанка и колокольчик, закатно-пурпурная наперстянка и ярко-синий цикорий с похожими на жесткую проволоку стеблями.
В одной небольшой придорожной лощине можно было найти грибы, маленькие шампиньоны с капельками росы на холодной молочно-белой поверхности. Лощина находилась в самой дальней точке их обычного маршрута; поискав в высокой траве грибы, неважно, наступил их сезон или нет – дети никогда не теряли надежды, – они поворачивали назад, так и не доходя до следующей дорожной вехи.
Раз или два в лощине они обнаруживали нечто гораздо более волнующее, чем любой гриб, – стоянку цыган. Поставив в лощине свой раскрашенный фургон, те распрягли и пустили пастись несчастную, похожую на скелет клячу, развели костер и повесили над ним котелок, словно вся дорога принадлежала им. Мужчины тесали колья, женщины расчесывались или плели сетки для капусты, а вокруг них праздно валялись на земле детвора и собаки. В лощине кипела непонятная, дикая жизнь, чуждая деревенским ребятишкам, завораживающая, но и пугающая.
Заметив цыган, дети пятились и прятались за спину матери и за коляску, поскольку в здешних краях