Мать Лоры и Эдмунда в ту пору говаривала, что страшится того дня, когда детям придется идти в школу; брат с сестрой ужасно одичали и, пробежавшись полторы мили туда-обратно, успевали разорвать одежду в клочья. Но когда настало-таки время идти в школу, молодая женщина была этому рада, потому что после пятилетнего перерыва у нее стали один за другим появляться новые малыши, и к концу восьмидесятых годов в крайнем доме было уже шестеро детей.
Взрослея, двое старших детей начали засыпать вопросами каждого встречного, хотел он на них отвечать или нет. Кто посадил лютики? Почему Бог позволил, чтобы пшеница погибла? Кто жил в этом доме до нас и как звали их детей? На что похоже море? Оно больше пруда Коттизло? Почему нельзя отправиться на небеса в тележке, запряженной осликом? Небеса дальше, чем Банбери? И так далее. С помощью этих вопросов Лора и Эдмунд пытались сориентироваться в том крохотном уголке мира, куда их каким-то образом занесло.
Подобные расспросы раздражали мать и вызывали неприязнь у соседей. «Маленьких детей должно быть видно, но не слышно», – твердили брату с сестрой дома. На улице чаще говорили: «Не приставай с вопросами, и тебе не соврут». Как-то одна пожилая женщина протянула маленькой Лоре лист горшечного растения со своего подоконника. Последовал неизбежный вопрос: «Как оно называется?» И ответ: «„Не твое дело“ оно называется. Отдам-ка я этот отросток, пожалуй, твоей матери, а она уж посадит его для тебя». Однако подобные укоры не могли избавить детей от их привычки, хотя скоро они стали соображать, к кому можно приставать с вопросами, а к кому нет.
Таким образом Лора и Эдмунд выяснили то немногое, что было известно о прошлом Ларк-Райза и его окрестностей. Им не нужно было спрашивать, как называются птицы, цветы и деревья, которые они видели каждый день, потому что они и так уже откуда-то их знали, и ни один из них не мог припомнить время, когда не мог отличить дуб от ясеня, пшеницу от ячменя, а королька от лазоревки. Происходящее вокруг от ребятни почти не скрывали и сплетничали при них без утайки, явно считая, что раз детей должно быть не слышно, то и они не должны ничего слышать, а поскольку Лора и Эдмунд были вхожи в любой дом, да и собственное их жилище было открыто для большинства соседей, то мало что ускользало от их острого слуха.
В первую очередь из жалованья в десять шиллингов удерживали за жилье. Большинство коттеджей принадлежали мелким торговцам из ближайшего городка, а еженедельная арендная плата за дом составляла от одного шиллинга до полукроны. В других деревнях некоторые работники трудились на фермах или в поместьях, где коттеджи сдавались бесплатно; но обитатели Ларк-Райза им не завидовали, говоря: «Ясное дело, они завсегда должны делать только то, что велено, иначе их мигом вытурят на улицу со всеми пожитками». Шиллинг и даже два шиллинга в неделю, по их мнению, была не слишком большая плата