– Все в порядке, – сказала Кларри. – Ты можешь продолжать играть, если хочешь.
– Нет, я не могу, – задыхаясь, ответила Олив. – Я слишком расстроена. Почему он так кричит? И бьет тарелки. Он всегда бьет тарелки.
– Он не нарочно.
– Почему ты его не останавливаешь? Почему ты не заставишь его бросить пить?
Кларри взглядом призвала на помощь Камаля, ставившего чашку чая рядом с ней на маленький мозаичный столик.
– Я все уберу, мисс Олив. Утром все будет в порядке.
– Никогда уже не будет все в порядке! Я хочу, чтобы мама была с нами! – закричала Олив.
Ее тираду прервал приступ кашля, странного удушающего кашля, который донимал ее в холодное время года. Олив как будто пыталась вытолкнуть изнутри дурной воздух. Кларри обняла сестру, массируя ей спину.
– Где твое лекарство? В спальне? Я сейчас принесу. Камаль вскипятит воды. Правда, Камаль?
Они бросились выполнять все необходимое. Наконец Олив утихла и ее кашель прекратился.
Камаль заварил свежего чаю с согревающими пряностями: корицей, кардамоном, гвоздикой и имбирем. Кларри глубоко вдыхала в себя аромат, прихлебывая золотистый напиток, и ее нервы с каждым глотком успокаивались. С удовлетворением она отметила, что на лицо Олив возвращается румянец.
– Где Ама? – спросила Кларри, вспомнив, что не видела ее с полудня, потому что была занята на плантациях, руководя прополкой.
Камаль с осуждающим видом покачал головой.
– Сбежала в деревню. Делает, что ей заблагорассудится.
– Один из ее сыновей болен, – произнесла Олив.
– Почему она ничего мне об этом не сказала? – удивилась Кларри. – Надеюсь, с ним не случилось ничего серьезного.
– Конечно, ничего серьезного, – ответил Камаль. – Как всегда, больной зуб или расстройство желудка. Но Ама суетится возле него, как квочка.
И он громко закудахтал.
Кларри прыснула, Олив улыбнулась.
– Не насмехайся над Амой, – сказала Кларри. – Она и о тебе беспокоится так же, и обо всех нас.
Камаль широко улыбнулся и пожал плечами, показывая, что поведение Амы находится за пределами его понимания.
Вскоре после этого они разошлись спать. Забравшись в холодную влажную постель, Олив прижалась к Кларри. В такие ночи, когда их отец напивался, тринадцатилетняя девочка всегда просилась в кровать к сестре. Не то чтобы она боялась, что отец ворвется к ним в спальню, но любой ночной звук – уханье совы, крик шакала или визг обезьян – заставлял ее дрожать от необъяснимого страха.
Кларри еще долго лежала без сна после того, как шумное дыхание Олив сменилось мерным посапыванием. Наконец она тоже уснула, но спала беспокойно и проснулась еще до рассвета.
Не было никакого смысла лежать и перебирать в уме свалившиеся