Сняв кружевные перчатки и бросив их на маленький столик с зеркалом, стоявший в холле, Кэтрин повернулась к Маркусу:
– С твоего позволения, я только взгляну на нее. А ты можешь налить себе вина, если хочешь.
Эти последние слова она бросила через плечо, поднимаясь по широкой лестнице.
– Я подожду, – согласился Маркус и, вертя в руке касторовую шляпу, не спеша направился в гостиную.
– Нет, мадемуазель Кэтрин! Позвольте мне, – вмешалась Деде и бросилась за Кэтрин на лестницу, одной рукой придерживая юбки, а другой высоко подняв свечу.
– Ты? Почему, Деде?
– Я… Я должна.
– Ты что-то от меня скрываешь. Я чувствую, – сказала Кэтрин, останавливаясь и пристально вглядываясь в лицо няни.
Заметив блеснувшие над ее губой капельки пота, Кэтрин ощутила, как по телу пробежала холодная дрожь. Если с матерью что-то случилось, она никогда не простит себе, что оставила ее одну. У них были совершенно противоположные взгляды на всё, от религиозных догм до моды, но все же они были матерью и дочерью, связанными крепкими кровными креольскими узами.
Она сделала глубокий вдох. Кэтрин почему-то была уверена, что Маркус с любопытством наблюдал за ними, стоя с бокалом в руке в дверном проеме внизу, в гостиной. В глубине души она чувствовала возмущение от этого, однако потребовала, приподняв подбородок:
– Скажи мне.
Но Деде молчала слишком долго. С верхнего коридора донесся тихий стон, к которому примешался еще один, пылкий и безумный.
Приподняв юбки, Кэтрин бросилась вверх по лестнице и помчалась по коридору.
– Нет! – закричала Деде, но было уже поздно: Кэтрин толкнула дверь маминой спальни и, тяжело дыша, замерла на пороге.
Прошло несколько секунд, прежде чем двое на разобранной кровати под балдахином осознали это внезапное вторжение. Они обратили ошеломленные лица к свету, который становился все ярче, по мере того как Деде со свечой приближалась ко входу.
В воздухе ощущался мускусный аромат, смешанный с кисловатым запахом выдохшегося шампанского, стоявшего на подносе у подножия кровати, и теплых вспотевших тел.
Вдруг за спиной Кэтрин раздался громкий смех Маркуса, и этот звук, казалось, вывел из оцепенения две сплетенные на кровати фигуры. Издав невразумительный яростный крик, Ивонна оттолкнула своего тяжело дышащего партнера, скатилась с кровати, в спешке едва не сорвав салатовую москитную сетку, и, поднявшись, схватила сатиновое платье изумрудного цвета, чтобы прикрыть наготу.
– Вон отсюда! – закричала она. – Шпионить за мной…
Ее дикий взгляд упал на китайский графин, стоявший на столе возле кровати. Она подняла его и метнула в дверь, и ее голос, переросший в пронзительный крик вперемешку с ругательствами, слился со звуком разбившегося вдребезги