Выпад, шпага делает дырку во лбу Платоши Зубова.
– Это, сука, за твои оскорбления в мой адрес при дворе мамаши моей! – не мог я не высказаться, за что в итоге и поплатился, потеряв время и динамику.
Шпага, брошенная Яшвилем, вонзилась в мое тело, не заметив преграды в виде ночной рубахи.
– Умри франкофил! – с такими словами Беннигсен вонзил свой нож мне в сердце.
Я вновь умирал, но сейчас, пусть и был страх и боль, но и небольшое удовлетворение – двоих я точно с собой забрал. Лизоблюды Зубовы отправились в ад.
Туман. Спокойствие. Нет ни речи докторов, ничего! Видимо такой покой был дарован Мастеру и Маргарите. Чем же я заслужил? Тем, что пережил яркие и ужасные эмоции убитых русских императоров?
*……….. * ……….*
Ропша
28 июня 1762 г.
Снова помутнение. Понимаю, что лежу возле стола и сознание сразу же сроднилось с мыслями… Петра Федоровича – некоронованного императора.
В голове пронеслась буря эмоций и мысли захлестнули сознание. Опять это «за что? я же хотел добра, хотел мира, любить и быть, наконец, любимым. Они пришли от Екатерины, но посмели оскорбить мою жену. Я заступился за честь дамы и меня убили».
– Алексей, пиши, Екатерине Алексеевне сам, – пьяным голосом сказал Федор Борятинский.
– Государыне, Федор, го-су-да-ры-не! – Алексей Орлов наставительно поднял палец вверх, потом допив очередную бутылку вина, усмехнулся. – Урода и так нужно было кончать, он матушке, как кость в горле. Да и намекала она иносказательно. Вон и медикус прибыл вскрывать его, а он еще жил.
– Скотина, пить вино он отказался, пришлось руки марать. А там яд такой, что уснул и не проснулся, без боли, – высказался актер Волков, так же присутствующий при этом действии.
Я лежал и старался не шевелиться, но когда на щеку села муха, непроизвольно шевельнулся. Я уже был готов рвануть, встать, уничтожить заигравшихся янычар и лживого, бездарного актеришку, но ничего не происходило, наступила гнетущая тишина, было непонятно кто где находится.
– Эй, пруссак, ты что живой? – задал вопрос князь Борятинский и я услышал щелчок взводимого пистоля.
– Федька! Ты перепил что-ли? Уже после твоего удара он умирал, а я еще и придушил урода шарфом, – сказал Алексей Орлов, но, судя по звукам, извлек-таки шпагу.
Я открыл глаза, когда мне в голову уже нацелился гвардейский сапог. Перехватываю ногу Борятинского и резко ее докручиваю, лишая равновесия, и так дезориентированного из-за алкоголя, убийцу.
– Ах ты, урод прусский! – взревел Алексей Орлов и сделал выпад в мою сторону, выставив шпагу.
Укол попал в плечо и не так уж и болезненно, если бы не факт застрявшей шпаги в теле, Алексей не собирался ее вытаскивать, оставил в прокнутом моем плече,