В Сибири Советы рабочих и солдатских депутатов приняли большевистский характер только к концу декабря 1917 года. В течение первых двух месяцев после Октябрьского переворота большевизм в Сибири не давал себя знать.
В начале 1918 года земства и думы почти повсеместно были разогнаны. В Томске была распущена после двух дней существования Сибирская областная дума. Правительственные учреждения стали перестраиваться. Большевизм начал пускать корни.
Когда в январе 1918 года я переехал из Петрограда в Омск, рассчитывая, что Сибирь переживет большевизм и скорее и легче, я нашел, что не ошибся.
Большевизм держался в Сибири только на поверхности. Огромное море сибирского крестьянства нисколько не было им задето. Бессилие большевиков чувствовалось во всем, но больше всего в их административной беспомощности.
Во главе всего управления Западной Сибирью стояли Косырев и Лобков. Первый, как передавали, – один из воспитанников Горького, из приюта на острове Капри, но это едва ли не легенда[6]. Ко-сырев – типичный демагог, малоинтеллигентный солдат, который охотно прибегал к так называемой argumentatio baculina[7]. Помимо угроз, он находил мало аргументов.
Мне пришлось видеть его на открытии народного университета. Он предупреждал аудиторию об опасности увлечения буржуазной наукою, например «каким-нибудь Железновым[8]». Из этого видно было, что правитель Западной Сибири никогда не читал Железнова, профессора-марксиста, подвергавшегося преследованиям в царское время за социал-демократическое направление.
Внешность Косырева производила отталкивающее впечатление. Очень маленькое лицо с выдающимися скулами и злыми блестящими глазками производило впечатление ломброзовского типа. Когда из уст его раздалась угроза: «Буржуазия еще хрипит, но мы ее скоро совсем задушим», руки его сжались в кулаки, лицо вытянулось, – казалось, в этого человека вселился вампир. Впечатление было жуткое.
Ближайшим сотрудником Косырева был Лобков, еврей, сын местного омского лавочника, всего лишь двадцати лет от роду[9], с большим темпераментом, но, конечно, без всякого опыта и знаний.
Видную роль играл еще комиссар юстиции Вороновский, он же председатель Революционного трибунала. Этого деятеля я знал лучше других, так как участвовал в товарищеском суде кооператоров, постановившем исключить Вороновского за клеветнические доносы и корыстолюбие. Ему было около двадцати пяти лет.
Другие комиссары не отличались даже качествами первых трех, они лишены были и темперамента.
Наиболее образованным сотрудником Омского Совдепа был присяжный поверенный Попов, которому выпало