Воспоминания. Победы и страсти, ошибки и поражения великосветской львицы, приближенной к европейским монархам в канун Первой мировой войны. Княгиня Дэйзи фон Плесс

Если не считать лесов, деревья и кусты в Германии высажены ровно, как по линейке: и клены, и сирень, и все остальное. В конце зимы, когда бедняжки думают, будто всем все равно, они начинают расцветать, но все дрожащие зеленые веточки безжалостно срезают. Им приходится расти, жить и цвести по правилам. Многие немецкие сады и парки напоминают чопорную маленькую Гретхен в накрахмаленном фартуке, с опущенными глазами, в белых чулках и черных сапожках, с множеством косичек на голове. Такие сады напоминают папоротники, которые всегда кажутся мне очень правильным растением: ни цвета, ни запаха, ни тайны – настоящие ханжи растительного мира! В Фюрстенштайне мне всегда было особенно одиноко – наверное, во многом из-за того, что замок находился в чужой стране. Если бы только там были симпатичные, простые сельские соседи, а не завистливые и узколобые сплетники и сплетницы, я чувствовала бы себя там совсем по-другому. В лунные ночи я любила бродить по террасам одна; потом поднималась по ступенькам, слушая звучание немецкой речи и вдыхая запах сигар… Журчание реки в долине отдаленно напоминало прибой на озере в Ньюлендсе, когда волны вечно набегают на берег, одна за другой!

      Повторяю, раздражала меня и тамошняя парадность. Много лет мне не разрешали ездить в автомобиле; на вокзале меня всегда ждала парадная карета с форейторами и егерями на запятках. В Плессе и Фюрстенштайне у парадного входа всегда дежурил нарядный лакей в заломленной на затылок шляпе, с высоким серебряным посохом. Он подавал знак слугам о чьем-то приближении, взмахивал своим посохом и салютовал, как заправский тамбурмажор. Про себя я называла его Гаем Фоксом.

      Я всегда была в некотором смысле социалисткой; терпеть не могла ливреи, расшитые серебром, и многочисленных слуг, которым по-настоящему нечем было заняться. На парадных ужинах за столом прислуживали не менее тридцати человек. По-моему, неправильно выставлять напоказ богатство и власть. Куда лучше тихо и с достоинством делать добрые дела. Можно любоваться нарядной дамой в красивых туфлях и красивом нижнем белье – но ей совсем не нужно задирать юбку и кричать: «Полюбуйтесь моими валансьенскими кружевами!» Вся эта показная пышность заставляла меня чувствовать себя нуворишем; в конце концов я убедила мужа кое-что урезать.

      Однажды я совершила поистине безумный поступок: я попыталась научиться скакать на месте форейтора. Конечно, пришлось взять дамское седло; в те дни ничто иное в Германии не допускалось. Да, я училась скакать на месте форейтора в дамском седле! Представьте, как это неудобно. Разумеется, я не показывалась на глаза соседям, иначе дома меня ждал бы безобразный семейный скандал. Такую дикую вольность никто бы не потерпел. Почему мужчинам позволено все, а женщинам – ничего? В наши дни, напротив, женщинам позволено много – по-моему, иногда даже слишком много. Я предпочла бы, чтобы они больше сидели дома, рожали больше детей и сами за ними смотрели.

      Прекрасно помню, как однажды в воскресенье вскоре после моей свадьбы Плесс посетил император; он