Пролог
Это было просто круглое зеркало в пластиковой раме, но, когда я потянулась за ним, рука моя дрожала.
– Не спеши, Кэти, – ласково сказала мой психолог Лиза. – Сначала посмотри на грудь, потом выше, потихоньку, не торопясь, сантиметр за сантиметром.
Но я ничего не делаю наполовину – никогда не делала. И несколько багровых пятен на щеках ничего не изменят. Ну как может измениться мое лицо? Ну, красная кожа, ну, несколько шрамов. Но это все равно я, это мое лицо, правда? Я глубоко вздохнула и поднесла зеркало ближе.
Так обычное маленькое зеркальце стало окном в ад.
Из круглой белой рамки на меня глядело что-то страшное. Кроваво-красная кожа сочилась, как кусок сырого мяса в витрине магазина. Из-под вспухших век таращились безжизненными шарами глазные яблоки. Губы раздуты, как сосиски. Ни бровей, ни ресниц… Я отшатнулась. Просто не могла признать своим лицо, которое смотрело на меня из зеркала.
Это не я, – подумалось мне. – Разве можно понять то, что я вижу? Они что, дали мне разбитое зеркало? Или показывают портрет кого-то другого?
Оцепенев от ужаса, я сидела и рассматривала эту незнакомку, изучая миллиметр за миллиметром ее изуродованное лицо. Какой он мутный и тусклый, ее левый глаз. И это голое мясо вокруг уха. Сморщенный комочек, в который превратился нос. Неестественно запавшие щеки. И все лицо, оплывшее куда-то к шее, как расплавленный воск свечи.
И тут мое отчаянное упорство, с которым я отказывалась верить в этот ужас, пошатнулось. Теперь я больше не была ни телеведущей, ни моделью – с таким-то лицом!
– Нет! – скулила я, и грудь сотрясалась от рыданий. Но слез не было: обожженные глаза не могли даже плакать.
Что вы со мной сделали? – выло у меня внутри. – Где мое лицо? Верните его, отдайте его мне! Я сама все исправлю!
– Это все еще заживет, – успокаивал меня отец.
– Это пройдет, это не навсегда, – добавила Лиза.
Но я не слышала ничего – только биение сердца в груди, шум крови в голове. Голоса доносились откуда-то издалека. Я сидела молча. Но все внутри меня вопило, оплакивая мое прекрасное лицо – лицо, которое у меня украли, отняли навсегда!
Глава 1
Мечтами полна голова
Золотистая пластмассовая тиара на пушистых светлых волосах. Я закутываюсь в красный плащ.
– Улыбнись, Кэти! – Папа приник к глазку своей камеры.
– Я не Кэти, глупый, я Она-Ра! – хихикаю я, когда он щелкает затвором фотоаппарата. – Я сестра-близнец Хи-Мена. Принцесса Силы!
Солнечный весенний день, наш зеленый сад позади дома, и я примеряю свой новый маскарадный костюм.
– Пап, ты меня еще раз сфотографируешь? – улыбаюсь я и кручусь, как юла, так, что плащ развевается колоколом. Я верчусь и верчусь – и нарциссы с маргаритками сливаются в сплошную бело-желтую полоску. Мне всего три-четыре года, а я уже обожаю фотографироваться!
Я родилась в тихой деревушке в Гэмпшире в 1983 году. У меня было идиллическое детство. Мой отец, Дэвид, был владельцем парикмахерской, а мама, Диана, – учительницей. Они боготворили моего старшего брата Пола, мою младшую сестричку Сьюзи и меня.
Озорница, болтушка, вечно ищущая приключений, я обожала наряжаться. Помню мой любимый костюм Она-Ра, мамины старые платья, костюм девочки-ковбоя, пластмассовые браслеты, блестящие заколочки для волос, нарядные платьица с кружевными воротничками. «Ты у нас такая красотулечка!» – восклицали взрослые и улыбались, когда я появлялась во всей красе на пороге своей комнаты.
И дело не в том, что я придавала этому большое значение, – просто обожала быть в центре внимания и вечно устраивала представления для родителей. Каждое Рождество я вместе с Полом и Сьюзи организовывала вертеп, но не позволяла им исполнять главные роли: сестра у меня была осликом, брат, замотанный в гардину, – ангелом, ну а себе я выбирала ведущие партии – и Марии, и Иосифа, и самого Иисуса. Когда к нам приезжала погостить наша кузина Луиза, я тут же привлекала ее в свои игры. Я представляла, что работаю в салоне красоты и, смешав муку с водой, толстым слоем наносила эту вязкую массу ей на лицо. При этом мы все время хихикали. А мои бедные куклы! Я делала им стрижки и красила лучшей маминой косметикой до тех пор, пока они не становились похожими на взъерошенных ощипанных трансвеститов.
Однако, несмотря на то что любила все розовое и блестящее, я была настоящей папиной дочкой, отчаянным сорванцом. И когда папа что-то мастерил или ремонтировал в доме, я следовала за ним по пятам с малярной кистью в руках. Я часами раскачивалась, как обезьяна, уцепившись за край крыши сарая, или гоняла по округе на своем велосипеде. И если падала, никогда не плакала. Просто поднималась с земли и ехала дальше. Именно я вела сестру и брата к школьному автобусу