У него был хриплый голос, но слова звучали вполне отчетливо. Юноша говорил не на северном наречии, как ожидала настоятельница, даже невзирая на его тонзуру, а на чистой lingua romana[7]. Сейчас на этом языке говорили многие на землях франков, землях, именовавшихся Западно-Франкским королевством. Юноша смотрел на нее, но настоятельница так и не осмелилась заглянуть ему в глаза. Почему он решил заговорить именно с ней? Может быть, он подозревает, кто она такая? Но тогда, возможно, на его лице отразились бы другие чувства, гнев или печаль, радость или любопытство, не так ли? Однако юноша оставался совершенно равнодушным.
– Я благодарю вас за гостеприимство. Господь наш вознаградит вас за вашу доброту.
Настоятельница закрыла глаза, стараясь скрыть подступившие слезы.
Он был крещен. Слава Богу, он был крещен. И все же он носил этот языческий амулет…
Настоятельница прикусила губу, но затем заставила себя заговорить.
– Тебя зовут Арвид, не так ли? – ее голос был таким же хриплым, как и у него.
Юноша, потупившись, кивнул.
Женщина не сводила глаз с амулета.
– Ты носишь символ волчицы, – сказала она. – Это амулет Руны.
Он помолчал немного.
– Она рассказывала мне о вас, – прошептал Арвид. – Она сказала… если мне понадобится помощь, тут я буду в безопасности.
Настоятельница сглотнула.
– Почему тебе нужна помощь? Как… как получилось, что тебя ранили?
На лбу Арвида выступили капельки пота. Он молчал, и настоятельница решила не давить на него.
– Кое-кто хочет убить меня, – прошептал юноша, когда она встала. – Наверное, вы об этом знаете. Это он. – Паренек кивнул. – Да, я уверен, он хочет убить меня.
Глава 2
Лан, лето 911 года
Крик, отчаянный, пронзительный, прервал песню, заставив Гизелу замолчать. Обычно ничто не могло помешать ее пению. Комната в королевском пфальце, где она жила, находилась вдалеке от шумного двора, и лишь священник да пара служанок заходили сюда.
Священнику ее пение не нравилось. Да, у Гизелы был ангельский, прекрасный голос, который мог подарить людям предвестие божественного сияния, ожидавшего смертных по ту сторону бытия. Такой голос был благословением Господним, лучиком надежды в земной юдоли. И все же единственным местом, где следовало предаваться пению, была церковь. А единственной целью, с которой это следовало делать, было поклонение Господу. Нельзя петь, когда тебе вздумается, просто чтобы порадовать мать и кормилицу. Нельзя петь только потому, что у тебя это хорошо получается. Это грех. Такое поведение выдает высокомерие, так же, как роскошные одеяния и сверкающие драгоценности. Вот что говорил ей священник.
Впрочем, ни роскошные одеяния, ни сверкающие