Когда китайцы просочились в NEFA[17], я, как обычно, стала говорить, что меня беспокоит возможность того, что китайцы могут реально захватить Индию, а с их приходом распространится коммунизм. Он на мгновение задумался. Затем, вспомнив один эпизод из «Махабхараты», спросил: «Помните, как во время битвы на Курукшетре Ашваттхама едва не убил Арджуну? Он уже запустил свое оружие – Брахмастру, которую ничто не могло остановить или сбить с пути, пока она не достигнет цели. Тогда Кришна надавил стопой, и колесница погрузилась в землю на пару футов, а роковая стрела пролетела у них над головой, не причинив никакого вреда. Я уверен, что в критические моменты Кришна всегда так поступает. Индия спасется. Индия никогда не потеряет свою душу».
«Превосходно, – неуважительно перебил его мой муж, – но вы забываете, что когда Господь создавал вселенную, не было школ и колледжей, не было даже меня, чтобы дать Ему совет. Как же Он поймет, что в самом деле полезно для мира? Когда людям не нужен дождь, Он посылает потоп, а когда гибнут посевы, с неба не упадет ни капли. Пусть уже возьмет академический отпуск, съездит в Кембридж или Гарвард и займется современными науками….Но нужно признать, – добавил он затем, как бы уступая, – что порой Он может быть очень мил – если захочет!»
Тогда уже, кажется, пришло время для вечерней медитации. Гопал и Ашиш обычно уходили к себе, а мы – к себе, в нашу маленькую комнату для медитации, чтобы все могли поклоняться Богу, молиться или медитировать так, как хочется. Однако иногда они присоединялись к нам, и тогда Гопал начинал петь бхаджаны – так красиво и трогательно, что мы не могли сдержать слез, а Ашиш аккомпанировал ему на барабане.
С годами мы стали замечать, что постепенно распорядок дня Кришнапрема мало-помалу меняется, хотя и несущественно; менялись поверхностные детали. Он уже давно отказался от обедов на веранде. Теперь они ели вместе с нами, но в таких случаях мы готовили что-нибудь вегетарианское. Он стер вайшнавский знак на лбу – желтый символ U с тонкой черной линией по центру, которая спускалась к переносице. Он перестал носить свою малу из бусин тулси, а если и носил, то прятал ее под новым видом одежды, которую он стал носить ради удобства – это был прямой отрез хлопковой ткани цвета геруа[18], подшитой по бокам, но с отверстиями для рук и вырезом для головы посередине. Он обвязывал это одеяние по талии свернутым куском ткани, а зимой надевал сверху старый свитер. Это была не самая привлекательная одежда, но, впрочем, его не заботил внешний вид. Он перестал давать посвящения. Теперь этим должен был заниматься Ашиш. Едва ли он и раньше был самолюбив, но теперь самолюбие, казалось, совсем исчезло. Однажды после