– Угощайтесь, пожалуйста! Вы проделали долгий путь, полный лишений, а мы хоть и живём под землёй, но можем себе позволить не синтетическую пищу, – радушно обвёл стол с яствами рукой загадочный господин Рэкс, одновременно ведущий себя и как тиран, и как благожелательный джентльмен.
Мы с Грумио переглянулись, и оба уселись по разные концы от столика на своих постелях. Босые ноги утопали в колючем верблюжьем меху. Мой друг налил супа сперва в мою тарелку, а затем и себе. Я действительно истосковался по горячей жидкости. Мешая ложкой, чтобы остудить, слушал первый вопрос Грумио.
– Эти обезьяны, они понимают всё, что вы им говорите?
– Да. Это игрунки. Они сообразительны и очень ловки, а от природы любопытны, поэтому легко обучаются всему новому. Мои незаменимые слуги.
– А вот тот детёныш, который сидел с нами, мне показалось, он возился с кубиками-рубиками?
– Вам не показалось. Саша нет ещё и двух лет, а он уже умеет решать сложные математические задачи. Он детёныш бонобо. Бонобо – карликовые шимпанзе, самые умные существа в зверином царстве. Но, позвольте, я расскажу о себе и своём роде занятий по порядку.
Тут я сделал первый глоток супа и оценил его вкус по достоинству. Если поверить и в то, что наш обед в этом странном мире был приготовлен обезьянами, то они очень недурные повара.
– Когда я был студентом, война длилась уже одиннадцатый год. Я был ребёнком, когда она началась, и плохо помню, что послужило её началом. Какую-то ерунду не поделили политики, как кость, из-за которой устраивают грызню бродячие собаки. И война эта не может закончиться до сих пор, хотя это и не имеет отношения к моему повествованию. Мне, как и вам, в скором времени предстояло уйти в армию, чтобы отдать всё лучшее, что есть во мне, на благо родины – свои знания, свои руки, которые могли творить удивительные вещи, наконец, свою жизнь. Только я не хотел. Я не видел смысла в том, чтобы быть убитым, а убивать других было противно моей натуре. Я знал, что достойным образом могу послужить своей стране вдали от фронта. Вот только политика государства была таковой, что все молодые люди обязаны были служить, и даже то, что я выбрал своей специальностью биохимию, не могло избавить меня от службы и отправки на передовую. К слову сказать, во времена моей молодости мысли о мире и неприятии войны ещё не находились вне закона.
Лет в четырнадцать-пятнадцать меня возмутила несправедливость того, что каждый мужчина должен был отдать часть своей жизни ради бессмысленной войны, которая велась отнюдь не за правое дело, а ради амбиций власть имущих. Более того, уходя на фронт, некоторые не просто не возвращались, а возвращались искалеченными, калеками телесно или психически нестабильными, и весь остаток жизни многие семьи