«…и прошлого следы». Друскеники – прощай!. Марита Мовина-Майорова

желаниях) – но разве мог он в то время сказать ей, по этой же причине, что совсем не бросил ее одну лежать на песке и ждать, когда же наконец принесет ей «попить» в виде ягод; что, на самом деле, с ним произошло то, что и должно было произойти от такой непосредственной, обнаженной, в виде раздельного купальника, ее близости, а именно – его возбуждение очень даже настойчиво стало проситься из плавок наружу и просилось довольно долго – вот ему и пришлось «выхаживать» его по кустарникам: не мог же он вернуться к ней в таком виде! Вот он и сказал ей, что лопух, в который собирал ягоды для нее, порвался, и ему вновь пришлось их собирать. Конечно, это ставило его в положение неумехи, растяпы, но такое вынести было гораздо легче, чем открыть ей всю «страшную» правду – как он любит ее, как желает…

      Старик распрямился от нахлынувших былых чувств: и смешно, и грешно… Легким движением рук покачал палкой из стороны в сторону, задумчиво наблюдая ее плавное маятниковое движение, и вместо усмешки – горькая складка легла возле его губ. Крупицы потерь… Из них складывается жизнь, от которой никогда не получаешь удовлетворения. Ну, да – такие были времена… Можно и так сказать… Для собственного успокоения… Да… многое в его городке изменилось с тех пор. И не только в городке. Все изменилось. После того, как она уехала… а он остался здесь…

      Да он все равно никуда бы и не уехал отсюда – это правда. Чего уж теперь через столько лет самому себе врать. Никуда бы он отсюда не уехал. Сначала говорил ей, что мать бросить не может, потом… потом снова – мать бросить не может… потом… Да что там! Не было у него никогда достаточной решимости сорваться с места ради… ради чего? Нет, просто не понимал: для чего надо отсюда уезжать? За какими-то дальними туманами, за мечтой? Нет, только здесь он чувствовал себя в безопасности… Получил ли он ее, эту безопасность? Нет… Жизнь сорвалась и прошла мимо. И сейчас эта жизнь продолжала идти мимо него…

      Старик снова прислушался – тихо плескалась волна, набегая на прибрежный камень. Он опустил голову на грудь… И вновь мысли его потекли, высвобождая чувства и настоящие, истинные порывы и намерения, из которых состояла его жизнь… Или он так ее сам составил ими. Теперь, на самом склоне своей жизни, он начинал осознавать, что ничто с человеком не происходит без его на то воли или согласия. Да… Потом в его жизнь вошли все эти пьянки и курортные гулянки. Нет, он сам намеренно впустил их в свою жизнь, чтобы заглушить собственную совесть… или мысли о собственной слабости… Он дожился и допился тогда уже до того, что, как-то, придя в себя после очередного загула-запоя, решил, что жить больше не будет. Он не был тогда еще истинно верующим и потому решил свести счеты с жизнью. Но понял, что не сможет уйти из жизни, еще хотя бы один раз, ни увидев ее. Где она тогда жила, он не знал, но решил, что найдет ее и увидит. Он нашел ее и увидел. Они встретились, и в очередной раз, хотя прошел уже не один десяток