– Ты должен принять решение. – Хэдли как будто слышит и видит себя со стороны – в зеркале отражается брошенная женщина, жалкое, заплаканное лицо. – Если ты хочешь остаться с Файф, я пойму. Я понимаю, что она очень сильно в тебя влюблена. Я не знаю, влюблен ли ты в нее или тебе просто льстят ее чувства. Но до исхода завтрашнего дня я хочу знать, останешься ли ты со мной или уйдешь к ней. Но больше в таком положении никто из нас находиться не может – включая твою любовницу.
Эрнест кивает. Хэдли, присев к нему на кровать, слышит вздох. Эрнест рывком притягивает ее к себе: еще одно из объятий, которыми так богаты эти сумасшедшие каникулы. Его запах, его тепло. Сердце разрывается!
– Нет! – жестко произносит она и, высвободившись, спускается вниз по лестнице глотнуть воздуха.
У подножия крыльца морской бриз покачивает цветы лаванды. Пчелы, лениво жужжа, кружат вокруг соцветий. Из терракотового горшка вылетает большой шершень – нужно предупредить Бамби, чтобы не вздумал трогать такого. Лепной фриз – безголовая богиня Ника застыла на стене. На столе под стеной – брошенные карты, тремя сданными стопками. Одна открыта, две рубашками вверх. Хэдли заглядывает в карты Файф. Туз. Выходит, она не блефовала.
Хэдли закрепляет прищепками болтающийся на веревке купальный костюм Эрнеста. Купальник Файф уже там – длинный, черный и сырой. Все три купальника непристойно набухли в нижней части, и оттуда на терракотовую плитку капает вода. Слышно, как Файф напевает наверху, наряжаясь к вечеринке, которую сегодня устраивают на вилле «Америка».
10. Чикаго, Иллинойс. Октябрь 1920
Хэдли пробиралась сквозь толпу к роялю. Голубое саржевое платье сидело плотно, и она не без удовольствия ощущала взгляды гостей на своей попе. Но проведя столько месяцев у одра матери, угасавшей от Брайтовой болезни, имеешь право хотя бы на вечер оказаться в центре внимания. Она чертовски устала от роли сиделки, а здесь – и выпивка, и мужчины; Хэдли хотелось напиться как следует. Тем не менее она краснела, когда кто-нибудь начинал разглядывать ее колени, едва прикрытые платьем.
Хэдли никак не удавалось отыскать подругу, с которой она пришла на вечеринку. Коктейль попался какой-то очень пьяный, но ей непременно хотелось допить его, прежде чем кто-нибудь пригласит ее на танец. Может, в него добавили кукурузный самогон: точно, сивухой отдает – интересно, где его достали? На сухой закон компании, похоже, плевать.
Хэдли старалась не вглядываться в публику на импровизированном танцполе между диванами. Она даже толком не знала, как называется этот танец, но порядочной девушке не подобает жадно глазеть на пары, пытаясь привлечь к себе внимание. Когда Хэдли наконец добралась до пианино, то услышала, что с другой стороны рояля к ней обращается мужчина.
– Простите? – переспросила она, не разобрав его слов.
– Я спросил, могу ли вас угостить?
– Спасибо, мне хватает. – Хэдли приподняла свой стакан.
– Мы ведь незнакомы? – Обойдя