– Неделю назад они торговали в устье Тайна, – сказал Эльфрик, брат моего отца.
– Откуда ты знаешь?
– Видел их и узнаю́ судно. Видите светлую полосу на обшивке? – Он сплюнул. – Но тогда у судна не было драконьей головы.
– Они снимают головы, когда приходят торговать, – сказал отец. – И чем они торговали?
– Меняли шкуры на соль и сушеную рыбу. Говорили, будто они купцы из Хайтабу.
– Теперь эти купцы ищут драки, – проговорил отец.
И датчане действительно принялись вызывать нас на бой, ударяя копьями и мечами по раскрашенным щитам. Но они не могли взять Беббанбург, а мы ничего не могли поделать с ними, хотя отец и приказал поднять свое знамя с волком. На боевом стяге скалилась волчья морда, но ветра не было, и, поскольку знамя бессильно обвисло, язычники не поняли заключенного в нем вызова. Спустя некоторое время им наскучило нас дразнить, они сели на скамьи и принялись грести к югу.
– Будем молиться, – сказала мачеха.
Гита была гораздо моложе отца: маленькая пухлая женщина с копной светлых волос, горячо преданная святому Катберту, перед которым благоговела, поскольку тот творил чудеса. В церкви рядом с большим залом[3] она хранила гребень из слоновой кости, которым Катберт якобы расчесывал бороду… А может, и вправду расчесывал.
– Пора за дело, – проворчал отец, отвернувшись от вала. – Ты, – обратился он к моему старшему брату Утреду, – возьми дюжину воинов и скачи на юг. Наблюдай за язычниками, но ничего не предпринимай, понял? Если они высадятся на моей земле, хочу знать, где именно.
– Да, отец.
– Не вступай с ними в бой! – приказал отец. – Просто понаблюдай за негодяями, а к ночи возвращайся.
Еще шесть человек он отправил собрать войско. Все свободные крестьяне были обязаны воевать за отца, и сейчас он собирал армию, чтобы к рассвету следующего дня рассчитывать на две сотни человек с топорами, копьями и серпами. Его вассалы, жившие с нами в Беббанбурге, были вооружены хорошими мечами и прочными щитами.
– Если датчан мало, – говорил отец тем же вечером, – они не станут сражаться. Они похожи на псов, эти датчане: смелые в стае, но трусы в душе.
Стемнело. Брат еще не вернулся, но никто за него особо не волновался. Утред порой был слишком заносчивым, но сильным. Конечно, он вернется после полуночи – и отец распорядился повесить