«„и-го-го!“ – хохочет девчонка…»
«и-го-го!» – хохочет девчонка.
«ты лети, мой конь златогривый!»
и на стульчике увлечённо
в звонкий май с улыбкой счастливой.
ты скачи, мой коник волшебный,
прямо в жизнь из радужной сказки.
мне бы воли, воздуха мне бы,
омут вод и неба опасность.
я бы – ууух!
до донышка в счастье,
об пол – эээх!
беду на осколки…
да коняшку липовой масти
съели, сгрызли серые волки.
разлетелась стружками грива
да сгорела в осени печке.
и в груди сожмётся тоскливо.
и залить тоску бы, да нечем.
и бреду сквозь времени вьюги,
и тащу кусочек Вселенной
без подмоги верного друга.
оступлюсь – мир рухнет мгновенно.
«ничего, ты – сильная, сможешь», —
подмигнёт девчонка на фото,
в зеркала скользнёт осторожно,
память-дверь захлопнув неплотно.
мне бы только адрес вокзала…
пусть плацкарт, пусть пьяный попутчик!
я бы в отпуск в детство слетала,
где для счастья надо так мало —
звонкий май и маленький стульчик.
«Раз-два-три, раз-два-три… старый вальсок…»
Раз-два-три, раз-два-три… старый вальсок.
Аккордеон чуть заметно фальшивит.
Были когда-то деревья большими,
Мамы нам лёгкие платьица шили —
Юбочка клёш и витой поясок.
Раз-два-три, раз-два-три… вальс кружевной,
Вальс неожиданный, лёгкий, спонтанный
В летнем саду городском у фонтана.
Еле заметно качают платаны
Кронами в такт. И весёлый, шальной…
Раз-два-три, раз-два-три… пух закружил —
Пух надоедливый, пух тополиный —
Память мою…
Я летела, раскинув
Ручки, как крылышки: «Я – балерина!»
Мама смеялась. И папа был жив.
Нормальная ненормальность
ты нормально делай, и нормально будет
говорят с апломбом знающие люди
и со снисхожденьем по плечу рукою
мол, цени, стараюсь, вожгаюсь с тобою
трачу благородно времечко и силы
только я советов вовсе не просила
только ваша правда для меня чужая
только мне в ней тесно, я в ней задыхаюсь
только как-то чахну от заботы мнимой
вы уж лучше сами, вы уж лучше мимо
и не плюйтесь ядом в праведном угаре
лучше быть с приветом, чем нормальной тварью
«Здравствуй, молодость моя с глазами серыми…»
Здравствуй, молодость моя с глазами серыми,
с сединою на висках машина времени.
Я смеялась, ты отчаянно-несмелым был,
провожая к дому в сумерках сиреневых.
Я игралась понарошку в обнималочки,
ты бледнел, а голос хриплым становился вдруг.
Говорил, что у меня глаза русалочьи,
замирая