Седрик вышел на середину гостиной. Окинул взглядом нарядных дам и кавалеров, группками стоящих у столиков с легкими закусками, напряженно сидящих на неудобных, но изящных голубых кушетках или следящих за происходящим с балкона второго этажа. Все они выглядели так, как будто пришли во дворец на бал, а не ждали тут новостей о смерти своего правителя. Для собравшихся здесь смена власти означала новые возможности, а вовсе не трагедию.
– Господа, дамы! Рад видеть вас всех в добром здравии! – Голос Седрика звучал радостно и непринужденно, как будто он пришел на встречу с друзьями, но сквозь него струился яд. – Как жаль, что того же нельзя сказать о нашем короле!
Кто-то на балконе ахнул.
– Но я могу вас заверить, его величество еще жив, я бы почувствовал, будь это не так. Поэтому вы можете пока расслабиться и продолжить угощаться этими изысканными закусками и винами, уверен, они восхитительны. Не стоит останавливаться из-за нас. Мы здесь, лишь чтобы засвидетельствовать свое почтение.
Седрик оглянулся, ища глазами кого-то в тени сада.
– Ваша светлость, явите же свой лучезарный лик высшему обществу.
Стоящий рядом с Седриком первый министр Реймонд фон Моргенштерн прыснул в кулак.
– Седрик, любезный, ты, как всегда, великолепен. Но ты прав, где же твой друг?
– Прячется в саду!
– Хватит насмехаться! – раздался откуда-то из тени высоких деревьев снаружи твердый приятный мужской голос. Немного позже на свет вышел и его обладатель: сегодня Квентин был одет в парадный светло-коричневый китель с золотыми эполетами и вышитой слева на груди монограммой «А».
По залу вновь пробежала волна пересуд. Двор до сих пор не забыл историю с позорным изгнанием герцога фон Аурверна из столицы. Еще несколько лет после этого события по дворцу и гостиным столицы ходили слухи, что герцога изгнали не за ненадлежащее обучение принца Регина, как было объявлено, а за отказ вступить в связь с королевой, широко известной своей любовью к молодым красивым юношам. В конце концов, кто же будет объявлять парией официального правителя одной из крупнейших провинций страны только за то, что тот не сошелся характерами с одиннадцатилетним принцем, рассуждали люди.
Приказом королевы фон Аурверну было категорически запрещено приезжать в столицу и тем более показываться во дворце, но приближающаяся кончина монарха всё меняла. Хотя так считали не все. Из группы дворян, расположившихся у стола с напитками, в центр зала вышел средних лет мужчина в изящном бело-голубом костюме. Его худое круглое лицо со впалыми глазами обрамляли аккуратно уложенные светлые волосы. Мужчина явно старался привлечь к себе внимание: он шел, нарочито громко стуча каблуками и для пущего эффекта цокая по плитам пола металлическим наконечником позолоченной трости. Он открыл рот раньше, чем подошел к фон Моргенштерну и его гостям, и вынужден был говорить громко, отчего его и без того не очень приятный гнусавый голос стал высоким