– Получается, что подозреваемого видели на Уэст-Огден-авеню, 5029, с полуночи до трёх. Миссис Кетгут следила за ним из окна своей квартиры. Говорит, мужчина ошивался у мотеля, нервно смотрел на часы. Может, он кого-то ждал или сам куда-то опаздывал, – я сделал ещё затяжку, – блять. В кабинете уже было совсем дымно, но сквозь клубы сигаретного тумана всё ещё можно было разглядеть атмосферу этого места.
Сама комната была маленькая, как коробка из под пончиков, и с каждым выдохом казалось, что стены сдвигаются все ближе к центру. Сероватые, болезненно-зелёные стены с облезшей штукатуркой выглядели так, будто и они устали от этой работы. Когда я искал офис, в объявлении было написано “Уютный оливково-зеленый интерьер”. Оливковое тут было только на полу – банка от оливок в которой я хранил окурки тогда, когда переполнялась пепельница. На фоне вселенского уныния стоял одинокий цветок в горшке, выживающий на упрямстве. Иногда мне казалось, что и у него появилась никотиновая зависимость, как в прочем и у всех, кто здесь задерживался слишком на долго. Не буду скрывать, говоря сам с собой я частенько обращался к Стиву. Да, вы правильно поняли, я дал имя цветку…Пиздец.. Скрипнул стул, когда я сменил позу. Старый, покосившийся, он давно заслуживал замены, но держался, как и я. Стол передо мной был покрыт чем то липким, царапинами и пылью. Он служил мне верой и правдой – лучше, чем большинство людей, кстати. Документы, разбросанные повсюду, выстраивали свой собственный порядок, понятный только мне. В углу коробки с делами по ограблениям, сверху пара изнасилований. За столом громоздилась гора за последние пять лет, а на самой столешнице – те дела, что горели прямо сейчас. Ну или, по крайней мере, что-то, на что можно поставить кружку, чтобы не испачкать стол еще больше. Дым стелился по комнате, как мысли, разбегающиеся во все стороны. В голове я перебирал слова миссис Кетгут. Почему он так нервно смотрел на часы? Время явно давило на него, так же как на меня давит эта комната, этот хаос, эта гора дел, в которой я блять точно когда-нибудь утону. эхх Где-то за окном взвизгнули тормоза. На секунду я отвлёкся, но тут же вернулся к своим размышлениям. Этот район никогда не спит, но и живым его не назовёшь. Это место, где чужие тайны пахнут дешевым виски и табачным дымом. Я затушил сигарету в переполненной пепельнице. Несколько окурков выпали и немного пепла осели на папке с делом о взломе, будто ещё одно напоминание о хаосе, в котором я утопаю. Взгляд снова упал на разросшуюся кучу на полу. Каждое преступление – как паутина, в которую влетела дурная муха. Найти ту нить, что всё свяжет, – не искусство, а рутина. Лениво повернувшись на стуле, я окинул взглядом доску с уликами, пытаясь выстроить единую картину. Молодая девушка, 18 лет – Пичес Уайт. Слишком юная, кстати, чтобы остаться навсегда в этом ебаном грязном мотеле. Убита ночью. Подозреваемый – известный в узких кругах писака, Пэт Гиблерт. Писатель, или, как его называют критики, бумагаморатель. Я покрутил в руках вырезку из газеты о нём и снова приколол её на доску. Тридцать семь книг эротических романов – один сплошной дешёвый пафос, но ни одного объяснения, что он делал в том месте, в то время. Разумеется, он ничего не помнит, но совершенно точно уверен, что никого не убивал. Старушка Кетгут утверждает, что видела его из окна той ночью. Она, мучаясь от старческой бессонницы, прищуривалась, разглядывая его сквозь пыльное стекло, смахивая в сторону штору. Теперь она уверена, что это был он. Мне кажется даже слишком уверена, как для пожилой леди, чей слух и зрение наверняка оставляют желать лучшего. Но пока что у нас не так много улик, чтобы отказываться даже от таких сомнительных свидетельств. Тело нашёл консьерж. Высокий, тонколицый, и очень мутный. Как будто червяк, который всеми силами пытается улизнуть с крючка. Он якобы хотел позвонить в полицию, но вместо этого бежал ко мне, будто я тут и врач, и священник. Орудие убийства – ваза для цветов. Тупой предмет, который когда-то украшал номер. На нём, разумеется, ни единого отпечатка пальцев. Несколько ударов. Это не похоже на вспышку гнева, скорее намеренное убийство. Кто-то хотел, чтобы она больше никогда не вышла из мотеля на мокрые улицы Сисоро. Я бросил взгляд на имя подозреваемого. Пэт Гиблерт. Этот человек пишет, но не создаёт. Его тексты, как и жизнь, – дешёвка. Он подходит под описание, но неужели у него хватило смелости на убийство? Он скорее холеный потаскун, явно не альфач. Где-то в этом хаосе уже лежит ответ. Дело не в том, чтобы найти его, а в том, чтобы он встал на своё место, как кусочек пазла, которого никто не ждал. Подойдя к окну, я всмотрелся в темноту улиц, где тускло мигали несколько вывесок, едва освещающих мокрый асфальт. Улица была почти пуста, как и всегда поздней ночью, и лишь редкие машины пробегали по дороге, оставляя за собой светящиеся следы. В темных витринах магазинов отражались мои мысли, и я снова вернулся к делу. Писателя видели и в местном баре на Уэст Стрит, а заключение криминалиста давало нам окно: смерть наступила в течение трех часов между этими наблюдениями. Это должно было быть не просто совпадением. Писатель был, казалось, и там, и там, но не все так просто. Время между двумя событиями – зыбкое, как дым сигареты, медленно растворяющийся в воздухе. С одной стороны, можно было бы предположить, что он мог быть одновременно и в баре, и в мотеле, но точно сказать, что они совпали по времени, невозможно. Этот маленький, но критически