– Прекрати, Бэзил! Не желаю об этом слышать! – закричал Дориан, вскакивая с места. – Ты не должен говорить мне о подобных вещах! Что сделано, то сделано. Что прошло, то уже прошлое.
– Для тебя вчера – уже прошлое?..
– Какая разница, сколько времени миновало! Лишь людям заурядным требуются годы, чтобы избавиться от чувства. Человек, который сам себе хозяин, способен избавиться от печали с той же легкостью, с какой способен придумать себе забаву. Я не хочу быть рабом чувств; я хочу их использовать, наслаждаться ими, властвовать над ними.
– Дориан, это ужасно! Ты совершенно переменился. Выглядишь точно так же, как тот чудесный мальчик, который день за днем приходил ко мне в студию и позировал для своего портрета. Но тогда ты был простым, естественным и душевным. Ты был самым неиспорченным созданием на свете! Что на тебя нашло? Ты рассуждаешь так, будто у тебя нет сердца. Это все влияние Гарри! Теперь я понимаю.
Юноша покраснел, отошел к окну и уставился в зеленый, залитый солнцем сад.
– Бэзил, я очень обязан Гарри, – наконец проговорил он, – гораздо больше, чем тебе. Ты всего лишь научил меня тщеславию.
– Я уже за это наказан, Дориан, или буду наказан когда-нибудь.
– Не понимаю, о чем ты, Бэзил! – воскликнул он, оборачиваясь. – Не понимаю, чего ты добиваешься. Что тебе нужно?
– Мне нужен тот Дориан Грей, которого я писал, – грустно ответил художник.
– Бэзил, – сказал юноша, кладя ему руку на плечо, – ты пришел слишком поздно. Вчера, когда я узнал, что Сибила Вэйн покончила с собой…
– Покончила с собой?! О Господи! Не может быть! – с ужасом вскричал Холлуорд.
– Дорогой мой Бэзил! Неужели ты думаешь, что это была банальная случайность? Разумеется, она покончила с собой.
Художник закрыл лицо руками.
– Какой ужас! – пробормотал он и содрогнулся.
– Нет, – возразил Дориан Грей, – никакой это не ужас. Это одна из величайших романтических трагедий нашего века. Как правило, жизнь актеры проживают совершенно заурядную. Они хорошие мужья, верные жены или еще что-нибудь не менее банальное. Ты понимаешь, о чем я говорю – буржуазные добродетели и все такое. Насколько же Сибила Вэйн на них непохожа! Она стала героиней величайшей трагедии! Она всегда была героиней. Свой последний спектакль (в тот вечер, когда ты видел ее на сцене) она отыграла плохо, потому что познала реальность любви. А когда познала ее нереальность, то умерла, как умерла бы, к примеру, Джульетта. Она вернулась в сферу искусства. В ее смерти – весь пафос напрасного мученичества, вся его бесполезная красота. Но, повторяю, не думай, что я не страдал. Если бы ты пришел вчера в определенный момент – в половине шестого или без четверти шесть, – то застал бы меня в слезах. Даже Гарри, который находился здесь и принес мне дурную весть, на самом деле не представляет, что я перенес. Страдал я неимоверно! Потом все прошло. Я не могу воссоздавать чувства. Да и никто не может, кроме людей сентиментальных. Ты ко