– Вы видели?
От неожиданности я дёрнулся всем телом, резко надавив на гудок, ещё раз треснулся рукой об дверь и чуть было не дал по газам. Коллапс бы его побрал, этого Гарри! Впрочем, я тут же порадовался, ведь радиоволны были на месте, за окном всё ещё горели вывески, а вокруг бешено сигналили машины. Органы чувств начали приходить в норму.
– Это было… Невероятно! – продолжил он дрожащим голосом. – Вот это безумие! Вот это да! Профессор! Что скажете?
В эфире снова раздалась тишина.
– Я с вами согласен, Гарри, – проговорил Станкевич. Его голос уже не был таким бодрым, он немного дрожал. – Это невероятно. Я так же впечатлён, как и вы.
– Что-что-что?! Боги, скажите, вы, как человек науки, что это было?! – крикнул Мик.
Снова пауза. Мне показалось, или я слышу кликанье кнопок коммуникатора?
– Полагаю, – объяснение то же… – профессор блеял как студент на зачете. – Это ещё раз демонстрирует нам, что… Потокам ма… Крафт-частиц противостоят мощные гравитационные поля… Купол борется… Ничего страшного не случилось, хоть и выглядело… Необычно.
Необычно? Коллапс! И тут до меня дошло: Станкевич читал текст, набранный диджеями. Я шумно выдохнул, негодуя не то на профессора, который пошёл на поводу у Мика и Гарри, не то на себя – за то, что до сих пор не определился с тем, как реагировать на ложь во благо. То, что с Куполом происходит какая-то чертовщина, ясно как божий день, но если бы профессор сказал это в эфире на десятимилионную аудиторию, Гарри и Мику оторвали бы головы. Профессору – тоже.
Я вышел из машины и подобно паре сотен человек на улице, посмотрел в небо. Оно по-прежнему пылало огнём. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем мой внутренний репортёр очухался от потрясения. Я наконец вытащил коммуникатор. И тут хлынул такой ливень, точно сверху включили поливочную систему. Под ногами захрустела белая крошка – купольная пыль.
– «И Он снял шестую печать…», – пробормотал я, садясь в машину.
Да чтоб я знал, откуда я это помню!
12
С самого детства не мог усидеть на месте: меня постоянно где-то носило, а уже будучи взрослым, я, случалось, не появлялся дома сутками. Не скажу, что при этом я занимался общественно-полезными делами, но и закон не нарушал (во всяком случае, сильно), скорее, просто пробовал жизнь на вкус. В юности он, чаще всего, алкогольный. Мать не уставала повторять, что я не умру своей смертью, хотя сама вбивала мне в голову, что движение – это жизнь. Я и теперь не могу представить каково