Глава вторая
– Это Гопкинс с немцем этим непроизносимым, – тихо говорит Катя, когда мы собираемся девчачьей толпой в туалете. Здесь нет камер, потому и собираемся. – Они всё начали.
– А наши? – интересуюсь я, хотя ответ знаю.
– А наши на них смотрят открыв рты, – сморщившись, отвечает мне на этот раз Танька. – А то ты не знаешь, как наши с иностранцами.
– И что, просто так предложили? – спрашиваю я, потому что в голове не укладывается: столько лет были нормальными, и вот…
– Помнишь, пацаны какие-то чуть в реактор не залезли? Петровский и ещё один… – напоминает мне Катя. – Так вот, этот Гопкинс начал вещать, что лучше больные жопы сейчас, чем трупы на новой планете. И предложил с семи лет… всех!
– И наши согласились? – ошарашенно спрашиваю я. – Чтобы кто-то чужой бил…
– Пока не соглашаются, но это вопрос времени, – вздыхает Катя.
Катьку, в отличие от нас всех, дома лупят, поэтому ей не привыкать. Но, глядя на неё, я не хочу такой быть. Забитая девчонка, отчаянно боящаяся сделать что-то не так. А как она боится оценок! У неё от тройки слезоразлив начинается, а когда ей со злости математичка кол влепила, так Катьку, думали, уже не откачают. У неё сердце от страха остановилось. Ненадолго, но остановилось же! Я не хочу так! Не хочу всего бояться!
Значит, нужно искать выход. Нужно думать, как спастись, потому что забитая Машка мной уже точно не будет, лучше смерть! Что же придумать? Обкладывают нас грамотно, спасения точно нет. Катьку чуть не выкинули, когда неизвестно было, сможет ли она ходить.
«Выкинуть» – мы так называем утилизацию. «Новая колония не может себе позволить возиться с калеками». То есть любая инвалидность – смерть, и им наплевать, что это ребёнок. Выкинут в космос без скафандра, и всё. Катька, вон, с жизнью прощалась, да и сейчас часто дрожать начинает, ещё кошмары у неё, по слухам. На самом деле никого ещё не утилизировали, но слухи – один другого страшнее, даже думать не хочется. Нас всех обследовали перед полётом, у кого что было – тех не взяли. Кто с родителями остался, кто в детский дом угодил, пытаясь пережить это предательство близких.
Так было не всегда, конечно. Я ещё на Земле по малолетству нашла в старых подвалах, где мы с пацанами лазили, книгу по истории. Бумажную! Вот там рассказывалось о большой стране, где жили своим умом, а не «как Европа скажет». В общем, было написано совсем не то, что сейчас. Сейчас-то… Европейцы-де нас из грязи подняли и научили читать, писать и ходить не под себя. Не верю я в эту историю, но болтать такое нельзя – исчезнешь. В год столько людей исчезает, одним больше, одним меньше, объявят сдохшей, и всё.
Но Катька права – это вопрос времени. Наши точно не возразят, даже не попытаются, а моментально примут его точку зрения. А чего с нас начинают – тоже понятно. Мы для них вообще не люди,