– Ну, здравствуй, Антон! Рад тебя видеть, если и не в добром здравии, то хотя бы живым, – сказал он, одновременно взявшись за крылышко и посасывая его.
– Ишь, вон и рана на голове! Не болит? И то ладно! Слышал я от Шепелева о твоих приключениях. Скажу, что ты не иначе как в рубашке родился! Один шанс из сотни, да что из сотни, из тысячи у тебя был живым из такой передряги выбраться. Любит тебя удача, любит! Счастливец ты, ротмистр! Донесение тобой доставленное я прочитал. Коробьев, на каждый свой чих реляцию шлет, его послушать, так у самозванца и войск столько нет, сколь он в боях истребил. Ну, да хватит ему разбойничать, повезешь мой приказ идти на соединение, нам нужны силы для снятия осады с Оренбурга, – генерал недовольно поморщился. – На словах же передай, что пусть остережется. Мансуров днями на Старо-Московской разбил отряд атамана Агапова, остатки его воинства ему навстречу побегут. Пусть примет их как положено, патронов не жалея.
Князь Петр облизал жирные губы и пригубил из серебряного же ковшика вина. Я стоял истуканом подле стола, давно уже отучившись удивляться манерам русских вельмож. Чувство превосходства перед другими они, верно, впитали вместе с молоком крепостных кормилиц, и генерал был еще одним из лучших из тех, кого я встречал. Наоборот, я не мог не полюбоваться своим командиром, настолько хорош он был с еще непричесанными после сна волнистыми каштановыми волосами, с изогнутыми орлиными бровями и глубоко сидящими крупными карими глазами. Голицын был старше меня двумя годами, но выглядел молодо и по праву считался редкостным красавцем.
– А садись-ка и ты со мной, ротмистр, – сказал вдруг князь Петр, – в ногах правды нет, да и подкрепиться тебе не мешает.
– Спасибо, ваше превосходительство. Я, право, уже ел сегодня, – из вежливости стал отнекиваться я.
Но Голицын настоял. Забегая вперед, скажу, что был у князя всего один серьезный недостаток – вспыльчивость сверх меры, во время которой выказывал он свой горячий и необузданный нрав. Однажды я был свидетелем подобной вспышки. И, поверьте, десять раз подумал бы, прежде чем противоречить князю. Но нападали на него и приступы доброты. Вот тогда не сыскать было лучшего благодетеля. Приглашение оказалось неожиданным не только для меня, но и для штабной свиты. Гнев генерала был редким явлением, но уж тогда доставалось всем, а своим еще и поболее. И все равно, я не жаловал тех лизоблюдов, кто старается быть поближе к важным особам. Наградами они были богаче строевых офицеров,