С.: И так по новой. Движение по спирали, замыкающей саму себя. Что не отменяет идеи всеобщего равенства – перед законом, перед людьми, перед богом, перед смертью…
Н.: Всеобщее равенство означает только то, что каждый волен думать про себя, что он выше других. Что он вообще другой. Хотя назови его другим – и он тебе морду набьёт, подумав невесть что. Свободу как категорию вообще надо запретить. Придумать что угодно стороннее, называть это любыми словами, но саму свободу вычеркнуть из всех списков. Чтоб не путаться. Чтоб точно понимать, о чём речь.
С.: Можно подумать, ты не понимаешь, о чём говоришь, когда говоришь о свободе!
Н.: Да нет, я, положим, понимаю. И все остальные понимают. Только мы все понимаем разное. Кто-то говорит о свободе волеизъявления, кто-то о свободе слова, кто-то о свободе действий… Пока существовало рабство, с понятием свободы вообще не было никаких проблем. Всё было понятно: если ты не раб, значит, – свободный человек. Сегодня понятие свободы настолько расширилось, что даже если ты свободный человек, это ещё не значит, что ты не раб. Вот ты можешь назвать себя свободным человеком?
С.: С точки зрения классического раба – конечно.
Н.: Нет, вообще свободным ты себя ощущаешь?
С.: Тут вряд ли есть однозначный ответ, однозначный путь к…
Н.: Да при чём тут путь – ты можешь выбрать: скорее да или скорее нет? Как в тесте.
С.: Скорее нет. Но Кант предлагал не путать зависимость от человека и зависимость от государства. Одно дело – когда ты подчиняешься человеку, и совсем другое – когда подчиняешься закону. Поэтому я вроде как не подчиняюсь никакому конкретному человеку, но в то же время – действую в рамках закона.
Н.: Это мне напоминает одну российскую историю начала XIX века, известную ныне как восстание декабристов. Точнее, я говорю о том, что ему предшествовало. Все эти люди, из приличных семей и даже с титулами, в какой-то момент пришли к очень важному разделению. Для них Государь и Государство перестали быть одним и тем же. И если монарх правит плохо и это угрожает государству, то его можно и снести более или менее болезненным способом.
С.: Ну так ведь было всегда – в истории полно заговоров и переворотов.
Н.: Но есть разница! Одно дело – борьба за власть, прикрытая устремлениями ко благу страны, и другое – устремление ко благу страны, где власть воспринимается как повинность.
С.: Такое проктологическое удовольствие – если не я, то кто.
Н.: Вроде того. Но теперь возвращаемся к Канту. Что значит «подчиняться закону, но не подчиняться конкретному человеку»? Закон чаще всего и есть конкретный человек. Оглянись кругом. Хотя нам с тобой даже головой по сторонам вертеть не надо. Мы пребываем в условиях отдельного человека. И выполняем, с тем или иным успехом, волю одного человека, прикрывающегося интересами государства.
С.: Даже если пытаемся этой воле противиться.
Н.: Даже если пытаемся этой воле противиться. Даже если мы стараемся не идти на поводу, общие