Это старый учитель перед сном позволяет себе удовольствие поиграть немного на рояле.
Это час истинного наслаждения для Хрущева. Забыты тяжелые, утомительные повседневные уроки, забыты бестолковые, ленивые ученики. Мир звуков, всегда нарядных и прекрасных, погружает его в сладкое забытье, в сказочный полусон…
Вспоминается молодость, море надежд, успехи на концертах, невыразимое счастье с женой и высшая радость на земле: рождение его хорошенькой, умной дочурки.
В это время Лидианка, прислушиваясь к бессмертным звукам бетховенского гения, говорит шепотом Серафиме:
– Чашку кофе самого крепкого поставьте мне на ночь, голубушка Серафимушка, а то увидите, как перед экзаменом алгебры опять усну… Честное слово!
Музыка в крохотном зале обрывается сразу.
– Что это вы шушукаетесь там, моя девочка? Неужто и впрямь не будешь спать сегодняшнюю ночь?
– Последнюю! Последнюю, успокойся, папочка! – бодро отзывается звонкий голосок из столовой.
Старый учитель тихонько вздыхает…
Забыт любимый инструмент. Не летит больше из-под искусных пальцев бессмертная мелодия сонаты. Старик задумчиво сидит над своим стаканом чая у стола. Напротив – Лидианка с серьезным видом заказывает на завтра обед Серафимушке.
Слышатся отрывистые фразы:
– Цыплята… Что? Дороги! Жаль! Папочка их любит… Пирог с черносливом… прекрасно! Папочка, ты будешь охотно кушать черносливовый пирог?
Павел Петрович не отвечает. Павел Петрович смотрит в милые черные глаза, в красивое личико, обрамленное, как рамой, темными, с червонным отблеском, волосами, и только со вздохом не то счастья, не то сладкой тоски из его старчески-поблекших губ срываются два слова:
– Деточка, милая!
И крепко-крепко целует свою Лидианку.
Ночь. В маленьком домике тихо, как в склепе. Все разошлись по своим углам. Павел Петрович в крохотном кабинете, служащим ему заодно и спальней, Серафимушка в каморке подле кухни. Лидианка у себя. Серафимушка спит крепким здоровым сном вдоволь наработавшейся за день женщины. Старый учитель далек от сна. Боясь пошевелиться, он лежит в постели и думает о дочери. Из-за стенки слышится по временам легкий шорох. Это она, его девочка, переворачивает страницы литографированных заметок, лекций по французской литературе. Он знает, что, услышь только его девочка, что он не спит и ворочается в постели, она подумает, что это из-за нее, из-за того, что приходится шелестеть бумагой и двигаться по комнате. Бросит, пожалуй, заниматься, а все же не уснет… Пока не пройдет всех оставшихся ей экзаменационных билетов, ни за что не уснет! Он прекрасно знает свою заботливую, серьезную дочурку.
И старый учитель задерживает приступ кашля, подступающий к груди, который может встревожить Лиду, и боится переменить позу на более удобное положение, чтобы шорохом не привлечь внимания девушки.
О том, чтобы уснуть, он и не думает даже. Пока его девочка бодрствует там, за стеной, может ли он