Круглый звонок трелью, – начало! И закружилось всё в круглом водовороте.
Круглые литавры, круглые барабаны, круглые жерла труб и саксофонов, круглые щёки музыкантов, – оркестр.
Круглые спины слонов, круглые кони по круглому манежу.
Круглые маски клоунов, круглые сальто акробатов. Круглые глаза, круглые рты, круглые ладони о ладони.
Круглые мячи, круглые кольца, круглое сердце вскачь по бешено вращающейся круглой планете. Круги, круги перед глазами…
Стоп! Сломался грифель.
…Взял Творец в руки циркуль…
1-е отделение
Аверс
Парад-пролог
И. Кулаков Владимир Александрович.
Р. Десять лет спустя после войны.
Роддом четвёртый, под Петровским сквером,
где некогда Петра стояли корабли.
Д. Мне подарили жизнь под знаком «скорпиона».
И седовласый доктор напророчил мой удел.
В. Весенние ручьи, отец и мать. И Дон…
Поляне-русичи. Воронеж. Черноземье.
Т. Я гистрион, я странник, лицедей.
Жизнь цирковая мне – отрада.
П. Я не жалел и не жалею ни о чём.
Да, я – бродяга.
Что ж, —
значит, так и надо.
Завидую поэтам и писателям, у которых дома есть кабинет или уголок, в котором они творят.
Там всё – пишущая машинка, ручки, блокноты, книги – имеет свои постоянные места.
Привычная обстановка и уют располагают к творчеству.
Я мечтаю о постоянном доме.
В моём распоряжении только цирковые гостиницы…
Мой стол завален мятой, исписанной бумагой, словно верстак плотника – ворохом стружки, здесь порой клочок случайной бумаги и огрызок карандаша могут оказаться мудрее пухлой коленкоровой тетради и ручки с золотым пером. А расшатанная гостиничная койка дарит удивительные цветные сны…
Я езжу, езжу, езжу… Брожу по свету, словно ищу Что-то…
Каждые месяц-два – новый город, новые знакомства, новый цирк. Новые ощущения. Всё по-новому, как в первый раз…
Мои впечатления умещаются в узких строках машинописного текста, и получается нечто вроде репортажей.
Это репортажи кочевой жизни.
О любви. И обо всём, что нас, цирковых, окружает.
Это лирические миниатюры о цирке. О его людях. Обо мне.
Это – репортажи моей души.
Цирк – искусство искреннее.
Искренность в пластике рук, – ибо руки не лгут.
Она в загнанном от перегрузок сердце.
Но цирк двулик.
Ты, Зритель, видишь парадную сторону, – наши улыбки, наш успех.
Это – «Аверс»…
Мы тщательно прячем вздувшиеся вены и жилы. Крепимся, улыбаясь, когда больно. Выходя к Тебе, будничное, вчерашне-сегодняшнее, оставляем за кулисами.
Грим и блёстки скрывают то, что зовётся «Реверсом». Это наше, сокровенное. Иначе, какие же мы лицедеи, чародеи-волшебники.
«Реверс» – «Аверс», проще – «Решка» – «Орёл». Как у монеты. К тебе эта монета падает всегда одной стороной.
Иначе ей – грош цена.
От кукольного театра цирк отличается тем, что в нём нет ни одной ширмы.
Мы, цирковые, всю жизни играем самих себя. Самая трудная роль…
Манеж, как распростёртая ладонь, открывает все достоинства твои и удесятеряет силу твоих же недостатков.
Здесь, на дне этой тринадцатиметровой чаши, нет ничего, что могло бы скрыть твою суть.
И пусть наши души прикрывает улыбка профессионала, а суть тела скрыта под лучезарными блёстками, – Его Величество Зритель всё видит.
Ведь от кукольного театра цирк отличается тем, что в нём нет ни одной ширмы.
Кто же они – Цирковые?..
Какие Они?..
Я работаю с ними и живу среди них.
Но не могу ответить на эти вопросы: кто Они, какие Они?
…Сейчас его мышцы сократятся, станут упругими, словно струна, – и тело зазвучит, как совершенный музыкальный инструмент, заработает, как хорошо отлаженная машина.
Каждый рельеф – кусочек смальты из мозаики развитого тела. Каждое движение, – будь то взмах руки или рывок на трапеции под купол, – это музыка. И она звучит! Звучит в теле гимнаста и в сердцах зрителей.
Ещё час назад тело томилось под рубашкой, брюками, пальто. А сейчас – это ожившая античная скульптура, торжествующая под куполом.
Но цирк есть цирк.
Однажды тело воздушного гимнаста