Пожега скривился, вспомнив, что ему доложили о большом отряде нурманнов, которых видели на реке. Интересно, кто это и где они? Не Хельги же за них приняли?! Так ведь он на одном драккаре пришел. Где же тогда остальные? Или у страха глаза велики? Непонятно…
***
У ворот княжьего терема стояло несколько воинов, все незнакомые. Похоже, что пришлых в дружину успели набрать бояре. Конунг назвал себя и сообщил, что несет дары для наместника. Их всех пропустили во двор, предупредив, что в терем только шестеро могут войти. Остальные викинги в дом и не рвались, им наоборот двор и нужен был. Точнее, ворота, надвратные башенки и стена. Страже про это, естественно, не сообщили. За старшего конунг оставил Гуннара, а сам, с Харальдом, замаскированным княжичем и тройкой хускарлов поднялся по ступеням в терем.
Отрок проводил их в большой зал. На высоком княжеском кресле восседал разодетый в парчу и шелка боярин Пожега, наместник ладожский.
Боярин нахмурился, увидев викингов, но, когда отрок сказал, что конунг Хельги принес подарки, лицо его разгладились и даже выдало какое-то подобие улыбки. Пожега встал, величаво спустился с помоста и протянул руку за дарами.
Конунг подал знак, и один из хускарлов передал ему отрез дорогой тяжелой ткани, расшитой золотыми и серебряными нитками. Пожега такому подарку не обрадовался. Он ожидал, что нурманн преподнесет меч, или кинжал, или секиру какую-нибудь, а тут тряпка. Бабский дар какой-то. Не понравилось такое неуважение наместнику.
– Ты чужой здесь, конунг! – заявил Пожега. – Уходи из Ладоги! И забери своих нурманнов, вам здесь не рады!
– А вот тут ты ошибаешься, боярин! Моя усадьба здесь, и городок Пограничный дарован нам с побратимом Доброгой князьями Буривоем и Гостомыслом!
– И где те князья теперь? – философски спросил боярин, зевнув во весь рот.
– Прямо перед тобой, недоумок! – Гостомысл сорвал с головы шлем и вышел вперед из-за спины конунга.
Боярин раскрыл рот и беззвучно захлопал губами, как глупая рыба, оказавшаяся на берегу.
– Не ожидал? Уже похоронил меня, небось, предатель? – Гостомысл был сильно взбешен.
Боярин взял себя в руки и наставительно произнес:
– Ты молод еще, Гостомысл, чтобы со мной, боярином ладожским, наместником, так говорить!
– Наместником?! И кто же тебя тут поставил, наместник?
– Уважаемые люди ладожские! – с вызовом ответил боярин, выпятив грудь.
Гостомысл подошел к нему вплотную, грозно взглянул в глаза и прошипел:
– Ко