Я восхищался этими людьми, этим местом, этим ритмом жизни, где каждый день приносил что-то новое и неизведанное. Но вместе с восторгом и радостью что-то тревожное и горькое поселилось во мне. Каждое моё открытие, каждый новый шаг вперёд очень скоро начали казаться мне горьковатыми на вкус, как будто к каждой победе примешивалась едкая капля сожаления, растекающаяся по моим мыслям, когда я оставался один.
Каждый вечер, перед тем как уснуть, я чувствовал, как во мне снова и снова загорается глухая боль – тень воспоминаний о том, кого я оставил за пределами этих стен. Отец. Дерет. Его образ будто размывался, когда я пытался его вспомнить, и всё же его силуэт маячил в глубине моего сознания, нависая надо мной, словно незримый надсмотрщик, тихий и холодный, как и всегда.
Я пытался отгонять эту мысль, пытался убедить себя, что Академия – это всё, что мне нужно, что теперь я обрёл новый дом, но часть меня не могла не возвращаться к нему, к нашему дому, к тому, что осталось далеко позади. И главное, к его словам. К странным, порой пугающим речам, в которых он говорил о судьбе, об избранных путях, о тайне, которую я, по его словам, носил в себе. Он всегда держал меня на расстоянии, как будто я был для него не сыном, а скорее книгой, в которой он искал ответы.
И это чувство отчуждения, которое я в детстве не мог понять, теперь всё отчётливее врастало в меня. Я не мог отделаться от ощущения, что всё, что я делаю здесь, каждое своё усилие, каждый изученный свиток, каждый урок – это нечто, что он предначертал для меня. Словно его тень тянулась сюда, в Академию, контролируя мои шаги, и я был не более чем исполнителем его воли.
Эта мысль жгла меня, как яд, и вместе с тем я не мог её отпустить. Почему он так настаивал, чтобы я был здесь? Что он знал обо мне, чего я сам не знал? И почему он не мог объяснить, сказать мне прямо? Меня раздирало это мучительное противоречие: я чувствовал благодарность за то, что он, возможно, дал мне путь, возможность, силу… и в то же время ненависть за то, что он обращался со мной, как с какой-то абстрактной надеждой, как с ключом, которым можно отпереть загадочные двери. Его загадки и полуслова поселили во мне страх перед моим собственным предназначением.
Сколько бы я ни углублялся в магию, чем больше я узнавал, тем яснее мне становилось, что с каждым днём я подхожу к какой-то грани, к какой-то черте, за которой откроется правда, – и я не был уверен, хочу ли я её знать.
Меня не покидало ощущение, что отец отправил меня сюда, в Сиин-Гоа, как в некую «ссылку»,