– Не-а, – просто ответил Севка. – Даже разговаривать не хотят.
– Ага, ага, – закивал старичок. – Это Эмилия Борисовна лютует. – И хихикнул. – Картина знакомая. – Его маленькие глазки лукаво посмеивались. – Как зовут? – Он снял шляпу и стал помахивать ею как веером.
– Сева, то есть, простите, Всеволод Чернихин.
– Ах, Че-ерни-ии-хин, – нараспев произнес Хоттабыч. – Ага, ага, понимаю. Картина неприглядная. На струнные, я так понимаю, нацелились?
Севка пожал плечами. Откуда он знает про струнные?
Старик помолчал, продолжая обмахиваться шляпой и внимательно разглядывая Севку. И вдруг неожиданно сказал:
– Вот что, Чернихин, если хотите, я вас прослушаю, но только не сегодня, а, скажем… – Тут он задумался. – Через пару дней, в пятницу. Сможете подойти с утра в кабинет четыре?
– Смогу, – сказал Севка, но почему-то испугался.
– Инструмент принесите с собой. – Старичок, надел шляпу и направился к входу.
– Ну да, а кого спросить? – кинул он уже старичку в спину.
– Сереброва, – ответил тот, слегка повернув к нему голову, и исчез за дверью.
«Серебров. Где-то я уже слышал эту фамилию», – подумал ошарашенный Севка, но ничего не вспоминалось, и он пошел домой.
Кроме старой семиструнной гитары, на которой он довольно сносно тренькал, научившись играть у друзей, которые ходили в музыкальную школу, у него осталось от Калерии очень старое расстроенное «фоно», как говорили его приятели. Не тащить же его, что у них там, своего нет?.. А при чем здесь фоно, ведь прозвучало, что он хочет поступать на струнные, хотя он не был уверен, куда лучше… Нет, все не то, не то, запутался совсем, и мысли его одолевают дурацкие, и заварил кашу он зря.
Тем не менее в пятницу Севка все-таки пришел и гитару притащил. До этого три дня подряд мучил себя этюдом Исакова, вроде ничего получилось. Серафиме понравилось, но она и не подозревала, для чего это Севка так старается. «До поры до времени не стоит ей говорить про поступление», – решил Севка.
Протиснувшись сквозь очередь в приемную комиссию и даже не взглянув на злобную толстую секретаршу, Севка методично обошел все кабинеты, пока не увидел на одной из дверей № 4. Он постучал. Тишина. Он сильнее постучал. Никого. Вот дела! Приснился ему старичок Серебров, что ли? От нервного расстройства. Только подумал, как видит – вот он, идет, на ходу туфлями поскрипывает, значит, не приснился, Хоттабыч дорогой. Опаздывает. Серебров подошел к кабинету, вынул носовой платок с ладонь величиной из белых парусиновых брюк и, приподняв шляпу, промокнул вспотевшую голову:
– А! Всеволод, Чернихин, если не ошибаюсь, проходите, проходите. – Он открыл кабинет. – Извините, что заставил ждать. Жара-с. Остановился сельтерской попить.
Они вошли. Кабинет был маленький, тесный, но в нем имелось большое окно с белой занавеской, волнующе колыхавшейся на ветру –