Потом уже не спеша, вразвалочку, возвращаемся обратно.
По пути – интересно же – рассматриваем всякие разные цветные таблички. Их тут навешено преогромное множество, и на дверях, и на стенах, даже в два-три яруса, аж под потолок. Много всего нового и интересного изображено. Останавливаясь, разглядываем стенды-планшеты с рисованными атомными взрывами, разрезами противогазов, схемами сборки-разборки автоматов, пулеметов, какие-то таблицы сравнительных величин… Это все нам, конечно же, очень нравится, все очень интересно. А вот табличка – «Бытовая комната». Заходим.
– Гля, ребя, сколько зеркал. Даже утюг есть… кальсоны гладить.
– О, смотрите, сколько ниток: и черные, и белые, и зеленые.
– Белыми, Пашка, подворотничок будешь пришивать, – наставительно, как наша, там, на гражданке, одна училка говорила, произносит Мишка. – А зелеными – дырки в штанах от шрапнели… гороховой. – Миха весело хохочет своей шутке и, видя мою реакцию, бросается к двери.
Вот это он зря!..
В дверях неожиданно чуть не сшибает плотного, с крепкой бычьей шеей, затянутого в гимнастерку, как штангист в майку, старшину. Новый какой-то. Здешний. Мы его ещё не знаем. Килограммов где-то под сто с «копейками»! Как он там появился, никто этого не мог потом вспомнить. Не видели, короче. Белесые брови у старшины на переносице сурово сдвинуты, лицо красное и сердитое. Рассерженное!! Несчастный Мишка на носках завис над ним в одном единственном, кажется, маленьком миллиметре. Вот это нас всех и спасло! От груди старшины он бы точно отрикошетил в нас, как пушечное ядро от железной стены, уложил бы всех наповал.
– Эт-та што такое? Кто р-разрешил бал-лтаться по казарме, а? – густым басом, с громовыми раскатами рычит этот штангист. Мы от неожиданности и страха мгновенно дар речи потеряли. Стоим в столбняке, смотрим на него, как кролики на удава. Хорошо ещё, что в туалете уже побывали, а то совсем бы на х… хрен опозорились… Нет, серьезно! Такого грозного рычания и так близко от себя мы еще ни разу в жизни не слыхали… Я так уж точно. Ноги стали ватными, в горле мгновенно пересохло, волосы на «плешке» зашевелились, хоть я знаю точно, их там уже нет, – голяк. Старшина, убедившись в нашем коллективном ступоре и насладившись паузой, рявкает:
– А н-ну, бег-гом в р-расположение по своим места-ам, ити вашу мать! Н-ну!
Как в эти мелкие зазоры, между ним и дверным проемом, мы проскочили, я не знаю, но просвистели. Дух перевести в своих койках и успокоиться смогли только через полчаса, не раньше. Как он нас всё же классно шуганул – слов нет. Потом уже, расслабившись, еще столько же времени хохотали, давясь в подушки, вспоминая, кто как выглядел, кто что думал, что чувствовал, кто, от неожиданности и страха, чуть было не обделался…
С этого началось наше первое армейское утро и знакомство с ротным старшиной.
Наш первый день в учебном полку был построен как-то непонятно, на наш взгляд. И не учебный, и не экскурсионный, и не ознакомительный. Складывалось впечатление,