В большой гостиной я застываю как вкопанная.
Обычно в это время дня девушки отдыхают на диванах, украшенных драгоценными камнями, которыми заставлена вся комната. Бывает, что и в полдень заглядывает какой-нибудь посетитель, но обычно, если не отсыпаемся после ночной работы, мы валяемся на диванах, пьем кофе или чай, играем в труко[3], сплетничаем, поем песни, делаем друг другу прически и еще всякое разное.
Сегодня бордель тих, как могила. И неудивительно. Три огромных колючих куста растут посреди комнаты, и в них… Лучано, Бьянка и Клаудия.
Все они решили остаться в городе: не хотели расставаться с той жизнью, к которой привыкли. И вот теперь их нет, и все их надежды и мечты ушли вместе с ними.
Горло у меня судорожно сжимается. Я отчаянно стараюсь сохранить самообладание и всей душой надеюсь, что хотя бы те женщины, которые бежали до прихода всадника, живы и в безопасности.
С трудом передвигая ноги, я прохожу мимо тел бывших соседок.
– Эй?.. – окликаю я, но уже знаю: никого здесь нет. Голод никого не оставляет в живых.
Я кое-как ковыляю на кухню. Хочется только одного: спать, но губы у меня потрескались, и горло саднит от обезвоживания. Порывшись в шкафчиках, нахожу несколько кусочков фруктов, уже отживших свой век, немного черствого хлеба и твердую корочку сыра. Вот и все, что осталось от обычно солидных кухонных запасов. Холодильник распахнут настежь, его полки пусты, и кладовка, где висели колбасы и мешки с зерном, очищена.
Я беру со стола почти пустой кувшин с водой, подношу к губам и осушаю до дна. Рву зубами хлеб, прерываясь только для того, чтобы жадно откусить кусок сыра или сморщенных фруктов.
Меня опять тошнит – желудок словно не способен больше принимать еду. При мысли об этом все съеденное чуть не выходит обратно.
Господи, надеюсь, меня не ждет долгая, медленная смерть, растянутая на целый месяц.
Я почти готова лечь прямо тут на какой-нибудь диван, настолько мое тело измотано. Но смотреть на мертвецов тоже больше нет сил, и я, спотыкаясь, поднимаюсь по лестнице в свою комнату, где, к счастью, уже не вижу никаких чудовищных растений.
Я падаю в постель, заляпывая простыни грязью и кровью. Элоа уже нет в живых, орать на меня некому, да и, честно говоря, если тут еще остался кто-то, кто может на меня наорать, я буду только рада.
Потому что я почти уверена, что осталась совсем одна.
Глава 5
Я не умираю. Ни в этот день, ни на другой, ни на третий.
Не знаю, почему из всех людей в Лагуне – людей, у которых были хорошие, завидные жизни, – именно мне было позволено сохранить свое никчемное существование.
Первые дни проходят будто в лихорадочном бреду. Я точно помню, что в какой-то момент вытащила себя на улицу, к колодцу, чтобы набрать воды в кувшин, и что сумела подняться с кровати, чтобы сходить в туалет, но все это вспоминается как в тумане. Помню только, что пару раз поела.
Проходит примерно неделя, прежде чем