Рождённая на стыке веков. Шаира Тураповна Баширова

два ублюдка. Я забеременела, уже в лагере узнала, что у меня будет ребёнок, жить не хотелось, вешалась, да подруга спасла. Знала, что убивать своё не родившееся дитя, большой грех. Кто отец… я не знала, который из этих двоих садистов, но смогла вычеркнуть их из памяти и забыть. Абдулла – мой сын и только мой. Когда ему исполнился год, его у меня забрали и отправили в Архангельск, это город такой, на севере, определили в детский дом моего годовалого мальчика. Что пришлось мне испытать, наверное не стоит говорить, не поймёте, сыта, одета, обута… простите, но это так. Голод и холод я смогла выдержать, спасибо добрым людям. А теперь… теперь мне идти некуда. Или Вы освобождаете мне комнату, согласитесь, она по праву моя, или просите своего партийного работника, пусть мне комнату дадут, я на любую согласна. Да… и работу тоже, сами понимаете, врага народа не очень жалуют. Всё, я все сказала, – жёстко говорила я, сама не ожидая от себя такого.

      Может обида или её довольное жизнью лицо подействовало. Но высказавшись, я глубоко выдохнула и подошла к сыну.

      – Абдулла? Сынок? Иди к маме. Нам пора, – сказала я.

      Хадича стояла, боясь пошевелиться. От услышанного, она испытала чувство вины и шок.

      – Халида? Подожди. Давай зайдём в дом… в твою квартиру, мне кое-что сказать тебе надо, – окликнула меня Хадича.

      Остановившись, я обернулась.

      – Вы вроде всё сказали. Что же ещё? – спросила я, не желая заходить с ней в квартиру.

      – Прошу тебя. Я понимаю твою обиду, но в том нет моей вины. Я из лучших побуждений тогда, не подумав, сказала, прости меня. Думала, защищаю… прости. Но мне правда, есть, что тебе сказать, – она смотрела на меня умоляюще, готовая заплакать.

      И я согласилась, хотя должна была найти участкового. Мы зашли в дом. Пройдя по знакомому коридору, который теперь освещала яркая лампочка, мы подошли к комнате. Хадича открыла ключом дверь и отошла, пропуская меня вперёд.

      Я едва сдержалась, чтобы не ахнуть. Комната очень изменилась, вернее, преобразилась. Новые обои и дорогие занавески на окнах, диван и кресла, круглый стол и мягкие стулья, этажерка с книгами и кроватка для ребёнка. На маленьком столике, даже радио стояло, с фарфоровыми слониками и маленькими статуэтками. На столе, белая скатерть и ваза с фруктами, на полу – ковёр, не новый, но в хорошем состоянии. Такого увидеть я никак не ожидала. В углу, отдельный стол, внутри которого стояла посуда, чайник, тарелки, косушки и пиалки, в ящиках, ложки и вилки.

      Это я увидела, когда она стала собирать на стол. В столе, на полке, лежали продукты. Хадича молча нарезала колбасу и сыр, даже хлеб, правда серый, но тогда и такой было непросто достать. Взяв чайник, она вышла и вернулась с заваренным чаем, настоящим чаем, а не из листьев смородины. Потом, достав печенье, она дала детям. Я молча ждала, что же она мне скажет.

      Налив мне в пиалку чай, Хадича пригласила меня за стол. Сто лет я не ела колбасу и сыр, даже вкус этих продуктов не помнила. Вспомнила, что в доме Турсун бая были и колбаса, и сыр, только нам давали в особых